Отец Мендоза, как и преподобный отец де Сильва, был по происхождению испанец, но молчаливый и сдержанный, не такой веселый и добродушный, как отец Розе. Скромный и горячо набожный, он всегда казался погруженным в глубокие размышления. Тем не менее, Эдмонд возненавидел его с первого же дня, как тот поселился у нас, называл лицемером, волком в овечьей шкуре, говорил, что он подслушивает у всех дверей, потому что Мендоза ходил неслышно, и уверял, что его слащавая рожа и косые глаза действуют ему на нервы. Я не раз ссорилась по этому поводу с герцогом, потому что он иногда бывал очень груб с бедным отцом Мендозой, который, однако, никогда не позволял себе возражать ему.

Каждую субботу я исповедовалась, и отец давал мне добрые советы. В исповедальне он был очень строг и неумолим к малейшему проступку. Кроме того, он внушал мне такое смирение перед обидами, которое возмущало мою гордую душу, и никогда я не бывала столь злой, раздражительной и капризной с Эдмондом, как после этих проповедей смирения. Но так как мой духовник не очень строго укорял меня за ослушание, удовлетворяясь новыми увещеваниями, то я покорно принимала его наставления, обещала исправиться, а поступала все-таки как вздумается.

Моя супружеская жизнь не была счастлива. Озлобление против Эдмонда все еще таилось в глубине моей души и понуждало меня мучить его, что было очень нетрудно. Теперь я была женщиной и понимала, что он страстно любит меня, хотя и скрывает это чувство. Я знала также, что он меня ревнует, особенно к Вальтеру, а потому, как только бывала не в духе, забавлялась тем, что всячески дразнила его, и прежде всего близостью с другом детства, которую герцог стеснялся воспретить мне совсем, из опасения выдать свою ревность. Я играла с огнем, потому что одновременно возбуждала в Вальтере скрытую и упорную страсть, а в Эдмонде лютую ненависть, впрочем, обоюдную, как я узнала впоследствии.

На втором году замужества у меня родился сын. Король был его восприемником, и в честь крестного отца ребенка назвали Карлом. Эдмонд был в восторге иметь наследника, да и сама я очень привязалась к ребенку, прелестному, как херувим.

Именно в это время в Лондон снова приехал отец де Сильва. Он поздравил меня с радостным событием, но глубоко сожалел, что ребенок будет воспитан в протестантской ереси.

Моему Чарли было семь месяцев, когда был убит на дуэли двоюродный брат мужа. Эдмонд наследовал от него два больших поместья в Северной Англии, и ему предстояло ехать туда для устройства дел. Вскоре после его отъезда я опасно заболела: Бог знает чем, так как предполагаемая простуда оказалась заблуждением, мне негде было простудиться. Но пока я лежала в беспамятстве между жизнью и смертью, на нас обрушилось новое, и на этот раз страшное несчастье, няня моего сына схватила оспу и заразила ребенка. Оба умерли в несколько дней, и когда я очнулась, херувим мой уже лежал в земле. Я была в таком отчаянии, что у меня чуть не сделался возврат болезни. Вызванный нарочным Эдмонд спешно вернулся домой и обезумел от горя: он непременно хотел вскрыть гроб, но его разубедили в виду опасности заразы, а кроме того сказали, что страшная болезнь совершенно изуродовала ребенка и сделала его неузнаваемым.

Смерть сына послужила основой к перелому моей жизни. Когда я уже оправилась, то заметила разительную перемену в настроении и поведении Эдмонда: он стал мрачен, подозрителен и раздражителен, даже не скрывал ненависти и отвращения к Вальтеру, который в качестве друга детства по-прежнему проживал у нас во дворце, занимая в первом этаже отдельное помещение. С этого времени герцог стал придираться к нему, из чего было видно, что он намерен выжить его. Однажды, застав нас вдвоем за дружеской беседой, Эдмонд вызвал ссору, оба схватились за шпаги и закололи бы друг друга в моей комнате, если бы я не бросилась между ними. Мое вмешательство предотвратило дуэль, но не обмен обидными излияниями, и в конце концов Эдмонд выгнал Вальтера, потребовав, чтобы он в тот же день выехал из дворца, запретив ему когда бы ни было переступать порог его дома. Вальтер промолчал в ответ, но смерил герцога загадочным взглядом, значение которого я поняла много позднее.

Я была вне себя. Грубость герцога относительно близкого родственника, может быть даже его наследника, но в настоящую минуту совершенно бедного человека, возмутила меня до такой степени, что Эдмонд стал мне положительно ненавистен, и я решила всеми силами поддержать Вальтера. Я только что получила крупную сумму и тотчас отправила ее ему письмом.

В тот же вечер Вальтер покинул наш дом, но между нами завязалась тайная переписка при посредстве моей камеристки, Бетти Фанлей, которую я считала вполне мне преданной, потому что отец Мендоза рекомендовал ее как надежную, благочестивую и честную девушку. С Эдмондом у меня произошла по поводу этого скандала ужасная сцена, после которой мы стали встречаться только официально. Между тем я узнала, что он ведет разгульный образ жизни, завел куртизанку и пустился в адскую игру, чего за ним раньше не было. Однако я открыто выказывала герцогу свое презрение и стала тайно видеться с Вальтером, который признался в своей любви и сказал, что не может жить без меня. При наших свиданиях он проявлял такую бурную страсть, какой я до той поры в нем и не подозревала. Кончилось тем, что я отдалась ему и некоторое время была вполне счастлива. Но… это счастье омрачил отец Мендоза, которому я на исповеди открыла истину. Он был глубоко возмущен, сурово отнесся к моему прелюбодеянию и наложил на меня столь суровое искупление, что я была совершенно подавлена. Я собиралась порвать с Вальтером, но лишь только я заговорила об этом, как он вышел из себя и пригрозил скандалом. Я совершенно не знала, что делать, и чувствовала себя очень несчастной, но вместе с тем вызывающе относилась к герцогу, а на его мрачные и подозрительные взгляды отвечала холодным и надменным равнодушием.

Однажды утром Эдмонд решительно объявил мне, что мы возвращаемся в Комнор-Кастл, и через неделю я должна быть готова к отъезду. Открыто сопротивляться я не посмела, но затаенная злоба против герцога усилилась: сезон веселья был в полном разгаре, а мне предстояло зарыться в старом совином гнезде и даже не видеть любимого человека.

У меня появилось подозрение, что за мною следили. Тем не менее, с помощью Бетти, я все-таки нашла возможность увидеться на прощание с Вальтером. Увы! Теперь я говорю себе, что для меня было бы счастьем, если бы это свидание не состоялось.

Вальтера я нашла необыкновенно возбужденным. Он начал с упреков за мое согласие на отъезд, а потом горячо крикнул:

— Я не могу долее влачить подобную жизнь. Нужно положить конец всему этому, устранив негодяя, который преграждает мне путь к счастью и принадлежащему мне по праву независимому положению. Не смотри на меня удивленно! Что мы такое? Ты — преступная жена, я — нищий, а сэр Эдмонд — Юпитер Громовержец, который может обоих нас уничтожить и обесчестить. Если же он умрет, я — герцог Мервин, ты останешься герцогиней Мервин, в качестве моей законной жены, и перед нами развернется спокойная, безоблачно счастливая жизнь.

— Это правда, — ответила я. — Но Эдмонд молод, здоров и умирать не собирается. Ведь не можешь же ты сделаться убийцей, ради достижения своего счастья.