При этих словах он разразился смехом и чуть не сломал мне руку, сжимая ее.

— Убийцей? Нет, не убийцей, а праведным судьей! Этот человек мучил меня и ужасно обращался со мной с раннего детства. Я не знал ничего, кроме слез и унижений с того проклятого часа, когда меня привезли в Комнор-Кастл, чтобы превратить в посмешище, игрушку жестокого, дикого мерзавца, которому выпала более счастливая доля. Ведь я был сиротой, робким, потому что не имел ни в ком поддержки и знал, что никто не защитит меня, хотя бы даже от обид подлеца Тома Стентона, которому посчастливилось, однако, родиться герцогским ублюдком.

Он сжал кулаки, а я даже вздрогнула, увидев, какая страшная злоба и дикая ненависть сверкнули в его глазах.

— Единственное, но зато громадное, счастье улыбнулось мне, когда ты отдала мне свое сердце, но его похитил Эдмонд, — с дрожью в голосе продолжал Вальтер. — Предательски отправил он меня в Кельтон-Холл и задержал в плену до заключения вашего брака.

— Это очень дурно, конечно, но семейное соглашение между моим отцом и дядей Робертом было настолько выгодно, что он, понятно, не мог отказаться от него! — заметила я, стараясь успокоить его, так как ни за что на свете не желала нового кровавого столкновения между ними.

Вальтер как-то злобно рассмеялся и, встав напротив меня, сказал с ядовитой насмешкой:

— Пора, наконец, сорвать повязку, скрывающую от тебя истину. Из любви к тебе, чтобы не смущать твой покой, я не говорил о страшном преступлении, но дольше молчать не буду. Знай же: никогда и никакого соглашения между твоим отцом и Робертом Мервином не было, а тело твоего отца не нашли лишь потому, что в ту пору он был жив, но содержался в заточении в Комнор-Кастле, где его убили незадолго до твоего замужества.

Я вскрикнула и схватилась руками за голову. Не помню, сколько времени пробыла я в состоянии оцепенения, ничего не видя и не слыша. Пришла же я в себя только от прикосновения мокрого полотенца, которым Вальтер вытирал мое лицо.

— Но ведь это невозможно! А если ты знал о такой подлости, как же смел молчать! — крикнула я вне себя от злобы.

— Я объяснил тебе причину моего молчания. Притом, я знаю только часть истины.

—Я хочу знать все, что известно тебе! Раз ты заговорил, то уж дальше скрывать не имеет смысла. Говори все!

— Хорошо! Вот как было дело. Ты знаешь, я занимал в Южной башне комнату, выходившую во внутренний дворик. Однажды ночью я не мог уснуть: Эдмонд и Том Стентон принудили меня играть в войну и так избили, что у меня болело все тело. Наплакавшись вволю, я встал с постели и стал подле окна, приоткрыв его, потому что голова страшно болела. Вдруг я услышал шум во дворе, где обыкновенно было тихо и пусто. Осторожно выглянув в окно я увидел, что открылась калитка, ведущая в парк, и показались носилки, которые несли два человека. Затем, к моему удивлению, я заметил появившегося из тени дядю Роберта с фонарем. Из носилок вынули человека, видимо связанного, судя по тому, что он подергивался, очевидно, стараясь освободиться от пут, но делал он это молча. Его тотчас же унесли в башню, а там, ты знаешь, существует лестница, ведущая в подземелье. Таким образом я узнал, что в замок тайком привезли узника. Вполне понятно, что я не посмел никому говорить о своем открытии, но меня разобрало любопытство и я старался следить. Так как меня не опасались и считали болваном, то я слышал многое. Так, однажды дядя сказал, неизвестно кому: "Наконец-то я добыл подпись, но какой ценой и с каким трудом! Просто невероятно! Эта собака Альджернон упрям, как…" я боялся быть обнаруженным и не дослушал до конца.

Альджернон было имя отца. Что сделали с ним? От негодования и глубокой жалости у меня из глаз брызнули слезы.

— Рассказывать все шаг за шагом было бы слишком долго, — продолжал Вальтер. — В общем, сначала я подметил, что старый Жоффрей, душой и телом преданный дяде, носил пищу узнику, про существование которого никто, кроме меня, в замке не знал. А я сообразил, что это — твой отец, так как слышал от тебя его имя. Потом, по смерти Жоффрея, тюремщиком к таинственному узнику был приставлен Том Стентон. Теперь перехожу к последнему акту драмы. Ты помнишь, разумеется, что смерть дяди последовала будто бы от падения с лестницы в башне, где хранятся архивы. Ха, ха, ха! В этой башне тоже существует вход в подземные темницы, откуда именно достойный Стентон притащил его и, воображаю, с каким трудом. Несмотря на все принятые Эдмондом предосторожности, я видел дядю на смертном одре и слышал, что он говорил в бреду. Затем я уловил также разговор Эдмонда с Томом, а из этих отрывков вывел следующее: у твоего отца в Голландии были помещены большие капиталы, доставшиеся ему от матери, как тебе известно — голландки, а подписи на получение этих денег дяде не удалось выманить у твоего отца, человека, конечно, необычайного мужества. Я предполагаю, что вследствие длительного заключения и, может быть, плохого обращения, сэр Альджернон был болен: и вот, опасаясь его смерти, враги напрягли последние-усилия. Как произошло дело, вообще мне неизвестно, и я знаю лишь, что узник с неимоверной силой ударил своими наручниками дядю по голове, при этом размозжив ему череп, а когда герцог упал, Том Стентон заколол твоего отца и вынес дядю. Тогда-то и распустили известную тебе басню, а после смерти дяди вы уехали в Лондон. Скажи-ка теперь, кем я буду: убийцей или судьей, если уничтожу Эдмонда, моего мучителя и соучастника гнусного преступления?

—Нет, — ответила я, — убей его. Это будет делом справедливости. Не умри, к несчастью, дядя Роберт, я заколола бы его собственной рукой, только я хочу, — чтобы и Стентон погиб вместе с герцогом.

— Уж я, конечно, не пожалею его, — ответил Вальтер, целуя меня.

Затем с изумительным для меня самой хладнокровием мы обсудили подробности убийства и способ вести переписку, а Бетти назначалась посредницей.

Домой я вернулась точно в лихорадке: во мне все кипело. Годы жила я в нескольких шагах от несчастного отца, и сердце не подсказало мне, что он жив и терпит ужасную муку. На другой день мы уехали и у меня хватило сил скрыть мои чувства, чтобы не выказать мужу ничего, кроме холодного равнодушия, которое в последнее время установилось между нами. Зато кипевшая в душе ненависть не остывала, и я пылко жаждала смерти Эдмонда, считая, что его гибель будет искупительной жертвой памяти моего бедного отца.

Так прошло более месяца с нашего приезда в замок. Была уже глубокая осень, и погода в этой гористой стране стояла неприятная и холодная.

Эдмонд тщетно старался примириться и на зло мне часто выезжал в гости и возвращался, обыкновенно, поздней ночью: с собой он не брал никого, кроме сопровождавшего его всегда Стентона. Следует сказать, что в последнее время еще в Лондоне и, вероятно, с разрешения Эдмонда, Том причесывался и носил бороду совершенно, как мой муж, так что различить их можно было только по костюму. Это очень сердило меня: я даже заметила Эдмонду, что укради Стентон его платье, того приняли бы за мужа, но что, вероятно, ему требуется двойник для сокрытия своих проделок. Герцог ответил презрительной усмешкой, и все осталось по-прежнему.