Подняв амулет Яра, Луня шагнул к колышащемуся в стороне Змиулу, громко призывая ненавистного Повелителю Теней бога солнца на подмогу. Змиул зашипел, истончаясь, попытался обрывком серой тени шмыгнуть за раскаленные скалы, но яркий солнечный луч, вырвашийся из Ярова зрака, зацепил его, и истошный вопль потряс стены пещеры:

— Ты убил меня! А-а-а! Убил! Повелитель, услышь! Гибну я! Гибну… Ги-и-и…

Язычки пламени охватили лоскут тени, сжигая его, словно обрывок бересты. Вопль Змиула оборвался, перешел в сипение, в свист — и затих совсем.

— Ишь ты — «Повелитель, услышь меня!», — усмехнулся Луня: — Видать, не услышал!

Оглядевшись по сторонам — куда делся Костяшка, Луня отвязал от пояса каменную драгонову чашу, и начал по багровым от жара камням спускаться к озеру. Вскоре он понял, что едва ли выдержит — одежда уже начинала тлеть, трещали, куржавясь, волосы. Ну, еще шаг, еще, еще… Вот оно, озеро, теперь зачерпнуть.

— А-а-а! — Луня закричал от боли — капельки расплавленного камня попали ему на руки, выжигая черные следы. Бегом, подпрыгивая и перехватывая почти раскаленную чашу из руки в руку, Луня бросил прочь от озера, и бежал долго-долго, пока даже багровые отблески огненного озера не погасли на подземельных сводах…

Потом Луня лежал на камнях, дул на обоженные руки, поливая их водой из баклажки, вычесывал из волос палево — не гоже роду сожженным ходить, просто отдыхал, прикрыв глаза. Чаша, укрытая крышкой, стояла неподалеку, и стенки ее слабо светились багровым — в ней жил своей жизнью кипящий камень, драгонова смерть.

Откуда не возьмись, появился Костяшка, начал бегать вокруг, звать пора, мол, пошли! Луня с досады даже плюнул в костяного человечка провались ты, зараза, отдохнуть не даешь после такого дела! Однако вскоре все же пришлось встать — действительно, пора было в обратный путь. Луня обмотал одежой обоженные руки, подхватил горячую чашу и зашагал следом за проворным Костяшкой, озираясь по сторонам в поисках глины — когда шел вниз, ее было вокруг, на стенах подземных нор, видимо-невидимо.

Глину Луня вскоре нашел, и размочив остатками воды коричневый комок в ладони, тщательно замазал края каменной крышки чаши — теперь кипящий камень не остынет, все, как надо, будет, получит змей крылатый свое питье и помрет, как миленький!

Вот только с дорогой творилось что-то странное. По времени выходило, что пещера невеличников уже давно должна была попасться Луне на пути, однако темные ходы и гроты, по которым вел его Костяшка, вовсе не походили на те, по которым они шли туда, вниз, к озеру. Луня вспомнил слова мохноухого старика про то, что обратной дороги нет, и сильно призадумался а вдруг и правда, не смотря на то, что он добыл глоток кипящего камня и одолел Змиула, Костяшка заведет его в такие подземные дебри, откуда и не выберешься никогда?

Под ногами вновь захлюпало — появилась вода, верный признак того, что он поднимался к поверхности. Скользкие камни мешали идти, кроме того, ход, по которому двигался Луня, начал круто забирать вверх, и приходилось карабкаться, как по горе, стараясь не упустить из виду Костяшку и не выронить каменную чашу.

Свет ударил по глазам неожиданно — наверху виднелось отверстие, лаз, и слышались голоса людей. И в тот же миг костяной человечек рассыпался в прах. Луня затаился — куда ж его завел Костяшка, к кому?

— Сгинул Луня! И змей этот улетел куда-то… Пропадем мы тут, на скале этой, все! — донесся до Луни до боли знакомый причитающий голос Зугура. В битве вагас всегда был впереди всех, но и любил постонать, поплакаться, пожаловаться на нелегкую судьбину… Свои! Но как же так — путь назад занял в пятеро меньше времени, чем путь туда, к озеру? Эту загадку Луня решил оставить на потом, а пока завопил самым истошным голосом, на какой был способен:

— Братцы-ы! Братцы-ы! Я это-о!

* * *

Вскоре довольный Луня, наетый и напитый, с перевязанными чистыми тряпицами руками, лежал на мягком мху и рассказывал отрядникам про свой подземный поход. Драгона не было — он улетел вскоре после того, как Луня спустился вниз, сказав, что сам знает, когда вернуться.

Едва отрядники узнали, что в конце пути, у озера, Луню подстерегал их недобрый знакомец Змиул, Шык, вскочив, погрозил кулаком в сторону дальних гор:

— У, тварюга крылатая! На смерть парня посылал!

Больше всего Луню удивило то, что всего он провел под землей два дня и две ночи — а ему-то показалось, что и дня не прошло!

Когда все было уже говорено-переговорено, Зугур спросил:

— Ну, а чего у змея спрашивать будем и о чем просить, решили?

— Ясное дело! — пожал плечами волхв: — Давно уж все решено…

— Дяденька! — окликнул Шыка со своего мхового ложа Луня: — А можно, я вопрос ему задам — ну, про супротивника и все такое… Заслужил же я, а?

— Заслужил, заслужил! — усмехнулся Шык: — Задавай ты, это без разницы. Лишь бы толк был… О, вон летит змей, готовься, Луня!

Драгон, выставив бронзовокогтевые лапы, приземлился на скалу, окинул четверых людей своими чудными, радужными глазами, заметил стоявшую в стороне чашу и с великим облегчением выдохнул:

— Принес!

— Он-то принес, а ты пошто обманул, всей правды не сказал?! — сварливо спросил Шык, подскочив прямо к плоской голове драгона. Тот прикрыл глаза, словно в печале, и тягуче ответил, поводя головой:

— Не мог я… Я уже говорил тебе, человек, что знания мои бесполезны, ибо не могу я применять их так, как захочу!

— Врешь, поди! — с сомнением и уже безо всякого почтения к силе и мудрости хозяина гнездовища на обомшелой скале сказал Шык, а потом махнул рукой: — Ладно, чего было, то прошло! Луня тебе службу сослужил, теперь твоя очередь!

— Спрашивайте! — выдохнул драгон, и положил голову на край гнездовища, так, чтобы людям не надо было все время смотреть вверх.

— Лунька, давай! — кивнул Шык ученику. Луня встал, поморщился от боли в обоженных руках, вышел вперед, набрал побольше воздуха в грудь, и глядя прямо в радужные глаза драгона, выпалил:

— Расскажи, откуда вся нынешняя смута на земле пошла, где корень ее, и как нам ее прекратить и Небесную Гору отвести?

— Я обещал ответить на один вопрос. — тихо сказал драгон, и после небольшой паузы добавил: — Хотя все твои вопросы связаны вместе, и мудрый да разбереться! Слушайте, люди, и слушайте внимательно:

Сперва не было ничего — ни земли, ни неба, ни того, что вы зовете межзвездной бездной. Не было и самих звезд. Не было света и не было мрака. И даже того, что называется «Ничто» тоже не было. Это трудно понять и представить, но именно так было…

Потом пришел Бог. Не Род, не Мать-Кобылица, не Бо, и не какой другой, а просто — Бог, Первый из Первых, не имеющий имени, поскольку еще не было языка, и не имеющий облика, поскольку его не из чего было создать.

Первый Бог носился по пространству из края в край, и вскоре его стала одолевать скука и великие сомения — таким ли должен быть мир, в котором обитает Бог? И вот тогда он впервый попробывал сделать что-то, изменяя то, что его окружало. И зажглась в глубинах мира первая звезда…