Все вышло еще хуже, чем я себе представляла. Хочу вернуть все назад, хочу взглянуть ему прямо в глаза, прошептать: «Пожалуйста, Дэн. Скажи мне, что ты ее не любишь». Но я боюсь его ответа. Я думала, что знаю его лучше, чем себя. Человек, чьи слова и предложения я предугадывала, прежде чем он их произносил. Но я понятия не имею, что он ответит мне.

Только бы не упасть в обморок от страха в этой знакомой уютной прихожей, глядя на человека, который мне более незнаком. От его взгляда мне становится не по себе так, что волоски на моей шее встают дыбом. Это не один из наших ласковых, понимающих взглядов. Так он мог бы коситься на совершенную незнакомку.

– Да, я хотел тебе сказать, – говорит он так, будто и сам не верит в правдивость своих слов. – Я завтра уезжаю. Лечу в… Глазго. Я могу выехать вечером и переночевать в отеле у аэропорта.

– Глазго? Почему Глазго?

– Встреча с новым поставщиком, – отвечает он, невольно отводя глаза в сторону. У меня падает сердце. Он лжет. Он едет к ней.

– Ок, – односложно выдавливаю я, хотя легкие мои готовы разорваться.

– Скажи девочкам, что я скоро вернусь. Поцелуй их от меня.

– Ок.

Он отворачивается и поднимается в спальню, я же стою на месте, прокручиваю в голове на повторе наш разговор: «Что я сказала, что сделала не так?» Неужели каждое мое слово толкает нас все ближе к обрыву? Спустя пару минут он спускается с черной кожаной дорожной сумкой, которую я подарила ему на Рождество.

– Дэн, послушай, – начинаю я, сглатывая отчаяние вместе со слюной. – Тебе не обязательно уезжать сейчас. Останься дома. Ты же можешь поехать в аэропорт утром.

– У меня еще есть дела. – Выглядит он очень решительным. – Будет проще, если… Я напишу Карен. Думаю, она не будет против посидеть с девочками и помочь им подготовиться к спартакиаде.

Спартакиада? Он думает, меня волнует эта чертова спартакиада?

– Ок, – вновь односложно выдаю я, не в силах сказать еще что-то.

– Вернусь через день или два. Буду держать тебя в курсе.

Он целует меня в лоб, затем направляется к входной двери своим быстрым, решительным шагом. Я стою неподвижно, почти в беспамятстве от шока, даже тогда, когда дверь захлопывается за ним. Что только что произошло?

Внезапная мысль озаряет меня, и я поспешно поднимаюсь наверх, в кабинет Дэна. Открываю верхний ящичек его стола и… Да! Его паспорт лежит внутри. Дэн не из тех, кто забывает документы. А значит, никуда он не летит.

Беру паспорт, открываю: Дэн с фотографии смотрит на меня так же равнодушно, как смотрел на меня сегодня настоящий Дэн. Мужчина, который, как я думала, не может хранить от меня никаких секретов, оказался тем еще лжецом.

И теперь унижение душит меня, словно мне на голову надели мешок. Отвратительно. И так предсказуемо. Муж ушел от меня к любовнице, оставив присматривать за детьми. Теперь это – моя реальность. Я думала, у нас все будет по-другому. По-особенному. Но теперь мы как все остальные: пресытившиеся друг другом супруги-лжецы из юго-западного Лондона. Рыдания накрывают меня, я хватаю свой телефон и, судорожно всхлипывая, дрожащими пальцами набираю: «Ну так вали и развлекайся. Хотел меня удивить? Ты не мужчина! Ты предсказуемое, скучное гребаное клише!»

Отсылаю сообщение и оседаю на пол. Больше не могу плакать. Больше не могу думать.

Мы всегда были идеальной парой. Теперь мы и вправду идеальнейшая пара, живущая по «идеальному» сценарию мыльной оперы, где муж обязательно по законам жанра уходит к любовнице.

15

Я помню, каково было, когда я потеряла отца. Сначала ты впадаешь в оцепенение. Тебе кажется, будто ты не чувствуешь ничего. Потом начинаешь ходить на работу и думать. Даже улыбаешься и шутишь: «Вау, а я и вправду справляюсь, я сильнее, чем думала». А затем боль поглощает тебя целиком, оставляя покрываться плесенью в коконе собственных мыслей и сожалений.

Сейчас я еще на стадии оцепенения. Девочки готовы к школе. Я мило общаюсь с Карен (говорю ей, что Дэн сильно занят на работе), весело (надеюсь) машу профессору Расселу через окно. Я бы и сама отвезла девочек на спартакиаду, но Дэн еще вчера вечером написал Карен и сказал ей, что у нас чрезвычайное положение. Она прискакала в семь утра, полностью готовая к работе. И вот сейчас, когда она с девочками уехала, в доме воцарилась тишина, которая бывает всегда, когда дом покидают дети. Только я и змеюка. И ее, слава богу, не нужно кормить еще пять дней. Если Дэн не вернется к тому времени, я позвоню в Королевское общество защиты животных от жестокого обращения и сдам ее!

Накладываю больше макияжа, чем обычно, яростно растушевывая тени для век. Надеваю туфли на высоком каблуке, так хоть буду чувствовать себя увереннее. Уже готовлюсь выходить из дома, когда взгляд падает на стопку свежей почты у входной двери. Что мне делать, если придет почта для Дэна? Отослать ее ему? Но куда?

К счастью, в стопке только пара рекламных каталогов и рукописное письмо. В дорогом конверте из бумаги кремового цвета. Красивый почерк, изящный и наклонный. Смотрю на письмо с подозрением. Неужели от нее? Нет, она бы не стала.

Открываю, нет, практически, разрываю конверт. В сердце словно вонзается кинжал. Письмо от нее. Благодарственное, мать его, письмо! Пробегаю глазами стандартные «спасибо огромное за ужин», «была рада познакомиться с Сильви», но переварить не могу. Думаю: «Да как ты посмела? Как ты посмела?! Не боишься моей ненависти, от которой тебя не спасет даже твое энергетическое исцеление? Вас обоих. Тебя. Его. С вашими эсэмэсочками и тайными обнимашками. Не позволю делать из меня дуру!»

Новые силы растекаются по моим венам. Боль и обида разгоняют кровь. Прошлым вечером я все сделала неправильно. Я была застигнута врасплох. Не сказала то, что должна была. Как бы хотелось все вернуть и прямо в лицо процитировать Дэну его сообщения для Мэри. С чего я решила, что он во всем признается мне? Он ведь даже не догадывается, что я знаю. Думал, он со своей садоводочкой обвел меня вокруг пальца.

Но сегодня это сделаю я. Если любовница моего мужа думает, что может безнаказанно писать мне двуличные письма, смеясь надо мной за моей спиной, то мне придется ее огорчить. Ничего у нее не получится.

Пишу Клариссе: «Заскочу в Лондонскую библиотеку, появилась пара идей для музея, нужно проверить». Затем гуглю компанию Мэри – «Груша зеленая». Это в Блумсбери. Легкотня. Готовься, Мэри! Правда, когда я выхожу из метро на Гудж-стрит, руки сами собой сжимаются в кулаки. Мои ноги двигаются как ножницы, челюсть сжата, а тело словно защищено незримой броней. Я готова к любым ударам.

Дохожу до нужного здания и оказываюсь перед одной из тех огромных лондонских многоэтажек с офисами примерно десяти компаний на одном этаже, ужасно трясущимся лифтом и вахтером, который не понимает, что тебе вообще здесь нужно. Но наконец после бесконечно-мучительного разговора между вахтером и кем-то там на проводе («Да, в «Грушу зеленую». Нет, ей не назначено. Нет, предварительно она не звонила. Ее зовут Сильви Уинтер. Силь-ви. Она к Мэри. Мэ-ри. М-э-р-и»), я поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж. Я совершенно собранна, только сердце стучит как сумасшедшее, а руки предательски покрываются гусиной кожей. Кажется, будто это все происходит не со мной. Но я получу все ответы. Или отомщу! Зависит от ситуации…