Генерал легонько кивнул, а потом поджал руки, так как к нему подскочил Малыш. Пётр Алексеевич не боялся собак, но здоровенный волкодав, натасканный на охоту на людей и бой насмерть с вооружённым противником, внушал уважение, особенно после того, как порвал глотку странному существу с телом гиены и головой человека. У твари при этом была далеко не голливудская улыбка, её пасть широко распахиваясь и поблёскивая желтоватыми клыками. Даже оторопь брала от того, что эти челюсти рвали человечину. Потом пёс насмерть вцепился в такую же серокожую, что осматривала Ребекка. Хотя мясистая женщина была не совсем серой, её кожа подобно шкуре гиппопотама имела поросяче-розовый цвет на животе, вплоть до самой промежности, а также на груди, горле и щеках. Три пары грудей делали её действительно похожей на свиноматку, решившую отомстить мясникам. Сходство было столь сильно, что генерал непроизвольно поискал глазами копчик: вдруг там будет свинячий хвостик?

Малыш обнюхал руки генерала и, виляя хвостом, подбежал дальше. А где пёс, там и юная Клэр. Пётр Алексеевич дождался, когда к ним подойдёт графиня, и только тогда начал пояснять:

— Я у себя на родине часто проводил учения по бою в ночных условиях, всё необходимое для этого с собой взял, так как знал, что вы в этом не сильны.

Генерал медленно пошёл вперёд, показывая пальцем на трупы, и неспешно продолжил свой рассказ:

— Я знал, что нам предстоит схватка с превосходящими силами противника, поэтому заранее рассчитал время подлёта лёгкого бомбардировщика.

— Чего? — растерянно спросила Клэр.

Графиня не расставалась с подаренным ей охотничьим ружьём. Двустволка хорошо проявила себя при обороне позиций, так как была заряжена крупной картечью и пулями. При этом Клэр со своим псом отдалённо походила на персонажей книг об охоте, вот только дичь была двуногая.

Генерал слегка нахмурился. Не было в местном языке слова «бомбардировщик», было только «метатель бомбард», и как пояснить, что, не желая рисковать дроном, напичканным электроникой и оттого уязвимым в условиях местных помех, который и сам не долетит, и задачу завалит, с земли перетащили реплику лёгкого ночного бомбардировщика времён Великой Отечественной модели ПО-2. Для этого-то пассия Юрки и зажигала зелёный сигнальный огонь — для целеуказания. Но это надо хоть как-то объяснить.

— Летающая машина с бронёй на днище и крыльях, — подобрал слова Пётр Алексеевич.

— Надо же! — пробормотала Ребекка. — Я читала записки столичной мастерицы о крылатых повозках, но думала, что дальше пустой брехни и бахвальства невозможно пойти, а оно вона как!

Генерал глянул на рыцаршу. Он забывал, что это эпоха местного Возрождения, и если нет собственного да Винчи, способного генерировать гениальные мысли, то идеи всё равно витали в воздухе и приходили в головы здешней интеллигенции.

— Да, летающая. Здесь она сбросила флешетты, то есть железные стрелки, похожие на цельнокованые арбалетные болты. Падая с неба, они приобретают убойную силу.

— Стимфалиды. Птицы с железными перьями, что подобно чайкам, роняющим на головы мореходицам дерьмище, сбрасывали острую сталь, — наклонившись и подободрав оперённый стальной стержень, ухмыльнулась Ребекка. Ещё пятёрка флешетт была в руках Клэр. Та приказала собрать всё полезное, и парочка солдаток ползала на четвереньках в полумраке по траве, ища железные стрелки и гильзы от ружей.

Генерал снова глянул на женщину. Совпадения совпадениями, но откуда она могла знать древнегреческий миф? Слишком много белых пятен в истории этого мира, начиная с языка.

— Да, наверное, — пробормотал он, а потом повысил голос: — А там на головы волшебницам поддержки пехоты сбросили бочку напалма. Это такая горючая жидкость.

— Как земляное масло, — с улыбкой подхватила его слова рыцарша.

— Да, — тоже улыбнулся Пётр Алексеевич и продолжил: — А там сбросили большую связку бомбард.

— Я поняла. А что за бомбарда была у демонёнка, что приручал Юрий?

— Работа против наших оружейников. Нарочно против магов. Там простой чёрный порох смешан с картечью, а зажигает его особое зелье, называется белым фосфором. Оно само воспламеняется на свежем воздухе, и его хрен потушишь.

— Что это? — переспросила Клэр, слушавшая его с открытым ртом.

— Фосфор, — с улыбкой пояснил генерал, но графиня быстро покачала головой.

— Что значат слова «херен потуштис»? — коверкая русскую речь, спросила девушка.

— Я это на своём произнёс? — ухмыльнулся Пётр Алексеевич и перевёл: — Это значит «не потушишь».

— На вашем языке «херен» значит «не»? — снова спросила Клэр, впервые за всю экспедицию вогнав генерала в краску.

— Да. Нет. Почти да, то есть это ругательство такое со смыслом слова «не».

— Клэр, дитя, не задавай неудобных вопросов: господину барону уже триста лет, и все смотрят сквозь пальцы на грубую речь столь почтенного патрона, — вмешалась в разговор Ребекка.

Барон поджал губы и покраснел ещё сильнее. Его приписали к насквозь пропитанным трехэтажным матом, древним, как дерьмо мамонта, старпёрам. Но делать нечего, нужно излагать мысль дальше.

— А вон там, — показал он рукой на деревья у омута, — взорвались две мины направленного взрыва. Там тоже интересный запал был. А храмовницу мы подсветили особыми фонарями с невидимым светом, отчего её доспехи начли сиять, как стадо светлячков на выпасе.

— Направленного? А такие бывают? — изумилась Ребекка, а потом задала ещё один вопрос: — Что с пленными и ранеными будем делать? Если бы это были люди, то чернь бы пустили на все семь ветров, так как кормить в походе лишние рты нечем, да и продать негде, до портов и больших городов далеко, а за знать потребовали бы законный выкуп, но это нелюди.

Генерал стоя заложил руки за голову и закрыл глаза. Его самого интересовал данный вопрос. Но на выкуп бы он вряд ли решился: потом ведь с дерьмищем смешают, мол, опустился до уровня дикарей, и вообще — самый преступный из военных преступников, почти что людоед!

— Надо взглянуть.

Как-то само собой получилось, что Петра Алексеевича начали воспринимать как воеводу, то бишь мозг военных операций. Но всё же и баронство, и трёхсотлетнее старпёрство выбивали из колеи.

Стараясь не думать об этих вещах, генерал двинулся по полю боя. Солдатки уже принялись собирать трофеи, а увеличенный до десяти женщин расчёт пушкарок под крики Глории с завистью на это поглядывал, но дружно загонял в ствол банник со щёткой на конце. Одна из пушкарок, высказавшая мнение, что надо бы тоже присоединиться к грабежу, а пушка подождёт, уже ползала по земле на четвереньках, кашляла, держалась одной рукой за живот, облизывала разбитые губы и сплёвывала обильно текущую кровь. Трёх-четырёх зубов она тоже лишилась — это поработал кулак быстрой на расправу дочки Урсулы, Глории, которая вместо долгих разговоров предпочитала сперва заехать в зубы, а потом уж уточнять, что именно хотела сказать собеседница. В общем, бабовщина здесь процветала вовсю.