— Я помню, — ответил я.

— Однако, — сказал Озирис, — эта проблема решается, если вместо того, чтобы делать счастливым себя, ты попытаешься сделать счастливым другого. Совершенно не задаваясь вопросом, есть ли в другом какое-то «я», которое будет счастливо. Это возможно, потому что другой человек всегда остается для тебя тем же самым внешним объектом. Постоянным. Меняется только твое отношение к нему. Но компасу есть куда указывать. Понимаешь?

— Допустим, — сказал я.

— Дальше просто. Ты отождествляешься не с собой, а с ним. Для вампира это особенно легко — достаточно одного укуса. Ты понимаешь, что другому еще хуже, чем тебе. Все плохое, что есть в твоей жизни, есть в его тоже. А вот хорошее — не все. И ты стараешься сделать так, чтобы он стал хоть на минуту счастлив. И часто это удается, потому что большинство людей, Рама, мучается проблемами, которые для нас совсем несложно решить.

— И что дальше?

— Дальше тебе становится хорошо.

— Но почему? — спросил я.

— Потому что ты отождествился не с собой, а с ним. Другой человек, чем бы он ни был на самом деле — куда более долговечная иллюзия, чем все твои внутренние фантомы. Поэтому твое счастье будет длиться дольше. Оно в этом случае прочное.

— Но…

— Звучит дико и неправдоподобно, — перебил Озирис. — Я знаю. Но это работает, Рама. Дракула назвал это «позитивным вампиризмом», потому что мы как бы питаемся чужим счастьем, делая его своим собственным. Для большинства вампиров, как ты понимаешь, такое неприемлемо.

— Почему?

— Потому что это путь к счастью, который проходит в стороне от баблоса и всего, что с ним связано. Почти святотатство.

— И что, — спросил я, — можно любого человека сделать объектом такого вампиризма?

— Практически да.

— А в чем техника?

— Я ведь уже сказал. Ты смотришь на другого человека и понимаешь, что он сражается с жизнью из последних сил, и совсем скоро его не станет. И это касается десятилетнего так же, как и семидесятилетнего. И ты просто приходишь ему на помощь и делаешь так, чтобы из-за тебя его жизнь хоть ненадолго стала лучше… Вот и все. Представляешь, если бы так жили все?

Тень невозможного мира на секунду встала перед моим мысленным взором, просияла щемящим закатом — и исчезла.

— Звучит красиво, — сказал я. — Но не верится, что так можно…

— Это надо испытать, — ответил Озирис. — Иначе не поймешь. Только здесь есть одно важное правило.

— Какое?

— Нельзя отвращаться. Врубать заднего. Мол, этот хороший, я ему помогу, а этот нет — пусть подыхает. Если ты помогаешь тем, кто тебе нравится, ты просто расчесываешь свое эго. Когда твой компас начинает крутиться как сумасшедший, ты не обращаешь на него внимания. Потому что ты делаешь это не для себя. В этом все дело. Понимаешь?

Я кивнул.

— В идеале помогать надо первым встречным. Поэтому я, чтоб они всегда были под рукой, просто нанял бригаду молдаван, не глядя, кто и что. И поселил в своей квартире… А чтоб вампиры хорошего не думали, пустил слух, что красную жидкость на кишку кидаю… Ну и молдаван подучил подыгрывать. Ты не представляешь, Рама, как этим ребятам мало надо было для счастья. Послать деньги семье, бухнуть да в карты поиграть. Ну еще, понятно, телевизор. И о политике поговорить. Как я с ними со всеми был счастлив… Просто невероятно…

— Григорий тоже в этой бригаде был? — спросил я.

— Мое последнее искушение, — ответил Озирис. — Боялся, что не вынесу, отвергну человека. Но устоял.

— Угу, — сказал я. — Теперь вот меня искушает.

— Для тебя это слишком большой вес, Рама. Григорий даже мне нелегко дался. Ты смотри, чтоб он на краснуху тебя не посадил. Он может. Молдаванин. У них в Трансильвании такое реально бывает. Я сам сначала не верил… А потом…

— Не, — сказал я, — он же теперь шофер. Получает прилично. Красной жидкостью торговать не надо, можно просто деньги домой послать.

— Хорошо, если так…

Мы замолчали. На лице Озириса были написаны умиление и грусть. Казалось, он сейчас всплакнет. Я решил сменить тему — тем более что уже несколько минут у меня вертелся на языке один вопрос.

— Я где-то слышал, — сказал я, — что увидевший Великого Вампира обретает бессмертие. Это правда? Я что, теперь бессмертный?

Озирис улыбнулся.

— Бессмертие, — ответил он, — заключается просто в понимании, что в тебе нет никого, кто живет. Поэтому и умирать тоже некому. Когда я говорил об этом с Дракулой, он вспоминал Боба Дилана. «People don’t live or die, people just float…»[24]Бессмертный ты или нет, Рама, я не знаю. Спроси себя сам…

Поверхность воды во все стороны была тихой и ровной — и уже долгое время из тумана навстречу нам не выплывало ничего, если не считать разного мелкого мусора — исписанных листов бумаги, пустых бутылок и сигаретных пачек. Но даже их было совсем мало.

— Чисто, — сказал я. — Первый раз вижу такую карму.

— Я всю свою жизнь три раза вспоминал и чистил, — ответил Озирис. — Целиком, прямо с детства. Скелетов в шкафу не будет.

— Слушайте, а откуда у вас это тату? Сердце и звезда?

— Сделал у друзей.

— А что за друзья?

— Американские вампиры. Близких взглядов.

— Я одну девушку знал с такой же татуировкой, — сказал я. — Которая все время Дракулой интересовалась.

— Софи? — спросил Озирис.

Я кивнул.

— Знаю-знаю, — сказал Озирис и ухмыльнулся. — Вы с ней что, в ссоре?

— Да нет…

— А чего ты с ней не здороваешься?

Я сначала не понял, что он имеет в виду. Потом понял, но не поверил. А затем оглянулся — и увидел сидящую на корме Софи.

Она выглядела точно так же, как во время нашего давнего ночного визита в спальню Дракулы. На ней было что-то вроде черного спортивного костюма. Рядом с ней лежал букет бело-желтых цветов. Щетинка волос на ее черепе была чуть длиннее, чем в прошлый раз. И еще куда-то делся загар — она была совсем бледной. Но это ей тоже шло.

— Здравствуй, дружок, — сказала она и улыбнулась.

Я был ошеломлен.

— Здравствуй… Ты тут давно?

— С самого начала, — ответила она. — Озирис — друг семьи.

— А почему я тебя не видел?

— Потому что не ждал. Это же лимбо. Рама.