– Это не я, Туанетта, – прошептал Ник Фуркейд, подходя ближе к Анни. – И ты должна мне верить.

Анни закрыла глаза, словно не желая ничего видеть, все забыть.

– Господи, во что же я ввязалась…

– У тебя есть веские причины заниматься этим делом, – заверил ее Фуркейд. – Ты приняла вызов убийцы, взяла на себя обязательства перед памятью убитой женщины. Да, сейчас тебя накрыло с головой. Но ведь ты умеешь плавать. Просто задержи дыхание и работай руками и ногами.

– Именно сейчас я с удовольствием бы выбралась на берег. Но все равно, спасибо за совет.

– Туанетта, ищи правду. Во всем докапывайся до истины. В этом деле, во мне, в себе самой. Ты не ребенок и не пешка в чужой игре. Ты доказала это, когда остановила меня и не дала добить Ренара. Ты работаешь над этим делом, потому что сама этого хотела.

Ник поднял руку, коснулся пальцами щеки Анни, провел по нежной линии скул.

– Ты сильнее, чем тебе самой кажется.

– Я напугана до смерти, вот и все, – негромко сказала Анни. – Терпеть не могу пугаться. Меня это выводит из себя.

Ей надо было бы отвернуться, уйти от его прикосновения, но она не могла заставить себя пошевелиться. Это проявление нежности оказалось таким неожиданным и таким необходимым.

– Прости, – негромко продолжала Анни. – Я испугалась, что потеряла работу. Это было достаточно неприятно. Но теперь мне приходится опасаться за свою жизнь.

– И еще ты боишься меня. – Пальцы Ника пробежали по нежной коже под подбородком.

Анни подняла глаза, взглянула на его избитое лицо, увидела глаза, в которых полыхал тот же огонь, что и в его душе. Она только накануне вечером говорила Нику, что он ее пугает, но боялась она не его.

– Нет, – запротестовала Анни, – я не верю, что ты сидел за рулем «Кадиллака» и что ты стрелял в Ренара. Прости меня. Прости.

Она все повторяла и повторяла эти слова, а по телу снова пробежала дрожь.

Ник обнял ее, и Анни показалось, что она утонула в его объятии. Его руки нежно гладили ее волосы, затылок, губы легкими поцелуями ласкали шею, щеку. Она нашла его губы своими, и поцелуй Ника обжег Анни.

Их языки соприкоснулись, и словно раскаленная лава растеклась по телу Анни, она вся трепетала от такого полного ощущения радости бытия, как никогда ясно сознавая, что совсем недавно могла умереть. Жар проник ей под кожу, достиг самого сокровенного уголка ее тела, Анни ощущала свое желание и желание Ника, чувствовала его, ей хотелось подчиниться ему и забыть обо всем на свете. Она не желала думать, рассуждать, мыслить логически. Она хотела его.

Ладони Ника скользнули под ее футболку, погладили спину. Футболка и его рубашка полетели на пол, они опустились на ковер. Мужчина и женщина раздевались, не отрывая губ друг от друга. Их тела слились, соприкоснулись разгоряченная кожа, жадные губы, ищущие пальцы. Анни легла на пол и увлекла за собой Ника, выгибаясь ему навстречу, когда его рот сомкнулся на ее соске.

Она позволила себе забыть обо всем, кроме его прикосновений, его силы, его желания. Пальцы Ника пробрались между завитками темных волос, ощутили жар и любовную влагу. И он вошел в нее, заполняя ее целиком. Анни впилась ногтями ему в спину, обхватила ногами его бедра, и страсть унесла прочь все мысли. Оргазм оглушил ее, сжигая в своем яростном пламени все страхи и сомнения.

Анни вскрикнула, вцепилась в Ника, как будто он мог оставить ее в такой момент. Он крепко обнимал ее, низким, негромким голосом нашептывал ей на ухо невероятно эротичные французские фразы. Его движения стали настойчивее, быстрее, и на этот раз они достигли пика наслаждения вместе. Анни ощутила его разрядку, его спина напряглась, Ник застонал сквозь стиснутые зубы. Наступила тишина, нарушаемая только их прерывистым дыханием. Никто из них не шевелился.

Угрызения совести буквально захлестнули Анни, как только желание было удовлетворено. Фуркейд был последним мужчиной, к которому она могла бы позволить себе почувствовать вожделение. И разумеется, последним из тех, кому она могла позволить себе отдаться.

Возможно, стрессовая ситуация сыграла свою роль. Или просто необходимо было разрядить ощутимое сексуальное напряжение, существовавшее между ними. А возможно, она просто рехнулась.

Анни как раз обдумывала эту вероятность, когда Ник поднял голову и посмотрел на нее:

– Согласен, напряжение мы сняли. А теперь пойдем поищем кровать и займемся делом как следует.

Когда Анни выбралась из постели, уже перевалило за полночь. Завязывая пояс на халате, она рассматривала Фуркейда при свете ночника. Детектив Ник Фуркейд слишком хорошо смотрелся в ее постели.

Идя по коридору, Анни бормотала себе под нос:

– Во что на этот раз ты впуталась, моя дорогая?

Ответа на этот вопрос она не знала и слишком устала, чтобы пытаться его найти. Но другие вопросы без ответов кружились в ее голове – о деле Памелы Бишон, о Линдсей Фолкнер и Ренаре, о том, кто сидел за рулем несущего смерть «Кадиллака». Ник говорил, что она сильнее, чем думает. Но он сказал и о том, что она боится заглянуть слишком глубоко в собственную душу. Анни подумала, что Фуркейд оказался прав в обоих случаях.

Включив свет на кухне, она медленно обошла вокруг стола, потянулась к шарфу, вдруг почувствовав потребность прикоснуться к нему. Сначала он внушал ей отвращение, так как Анни считала, что его прислал убийца. Потом этот кусок шелка вызывал у нее тошнотворное чувство, стоило ей представить, что его когда-то уже дарили женщине, погибшей страшной насильственной смертью.

– Это тебе Ренар прислал, верно?

Анни резко обернулась при звуке его голоса. Ник стоял на пороге в одних джинсах и босиком.

– Я не хотела тебя будить.

– Ты и не разбудила. – Ник подошел ближе, дотронулся рукой до полоски бледного шелка. – Это его подарок?

– Да.

– Точно так же он вел себя с Памелой.

– Мне вдруг показалось, что это тот самый шарф, что Ренар посылал ей, – призналась Анни. – Он тебе знаком? Фуркейд покачал головой:

– Никогда такого не видел. Что Ренар сделал с подарками после того, как Памела ему все вернула, остается загадкой. Стоукс должен был бы знать, тот ли это шарф, но я сомневаюсь. У него не было повода обратить на такую безделицу внимание. Дарить женщине милые пустячки совсем не значит нарушать закон.

– Белый шелк, – задумчиво произнесла Анни. – Как у Душителя из Байу. Ты думаешь это преднамеренно?

– Если бы это было так важно для Ренара, я думаю, что он задушил бы этим шарфом Памелу.

Анни чуть передернула плечами при одной мысли о такой вероятности, потом взяла себя в руки и вернулась в гостиную. Она включила стереосистему, стоявшую на книжных полках, выбрав фортепианную блюзовую композицию. За высокими французскими окнами все еще лил дождь, хотя теперь он стучал по крыше не так яростно, чуть приглушеннее. Гроза переместилась к Лафайетту. Словно неоновый всполох, небо на севере прочертила молния.