Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он продолжал:
– Я уже уходил, как он опять подозвал меня и спросил: «У вас три лошади были убиты и загнаны?» – «Да, монсеньор». – «Сколько они стоят?»
– Что же, это, по-моему, похвальное намерение, – заметил Портос.
– Тысячу пистолей, – ответил я.
– Тысячу пистолей! – вскричал Портос. – О, это чересчур, и если он знает толк в лошадях, он должен был торговаться.
– Уверяю вас, ему этого очень хотелось, этому скряге. Он подскочил на месте и впился в меня глазами. Я тоже посмотрел на него. Тогда он понял и, сунув руку в ящик, вытащил оттуда билеты Лионского банка.
– На тысячу пистолей?
– Ровно на тысячу, этакий скряга, ни на пистоль больше.
– И они при вас?
– Вот они.
– Честное слово, по-моему, он поступил как порядочный человек, – сказал Портос.
– Как порядочный человек? С людьми, которые не только рисковали из-за него своей шкурой, но еще оказали ему большую услугу!
– Большую услугу, какую же? – спросил Портос.
– Еще бы, я, кажется, задавил ему одного парламентского советника.
– Как! Это тот черный человечек, которого вы сшибли с ног у кладбища?
– Именно, мой милый. Понимаете ли, он очень мешал ему. К несчастью, я не раздавил его в лепешку. Он, по-видимому, выздоровеет и еще наделает кардиналу неприятностей.
– Вот как! А я еще осадил мою лошадь, которая чуть было не смяла его. Ну, отложим это до следующего раза…
– Он должен был, скупец, заплатить мне за этого советника!
– Но ведь вы не совсем его задавили? – заметил Портос.
– А! Ришелье все равно сказал бы: «Пятьсот экю за советника!» Но довольно об этом. Сколько вам стоили ваши лошади, Портос?
– Эх, друг мой, если б бедный Мушкетон был здесь, он назвал бы вам точную цену в ливрах, су и денье.
– Все равно, скажите хоть приблизительную, с точностью до десяти экю.
– Вулкан и Баярд мне стоили каждый около двухсот пистолей, и если оценить Феба в полтораста, то это, вероятно, будет полный счет.
– Значит, остается еще четыреста пятьдесят пистолей, – сказал д’Артаньян удовлетворенно.
– Да, – ответил Портос, – но не забудьте еще сбрую.
– Это правда, черт возьми! А сколько стоит сбруя?
– Если положить сто пистолей на три лошади, то…
– Хорошо, будем считать, сто пистолей, – прервал д’Артаньян. – У нас остается еще триста пятьдесят.
Портос кивнул головой в знак согласия.
– Отдадим пятьдесят хозяйке в счет нашего содержания и поделим между собой остальные триста.
– Поделим, – согласился Портос.
– В общем, грошовое дело, – пробормотал д’Артаньян, пряча свои билеты.
– Гм… – сказал Портос, – это уж всегда так. Но скажите-ка…
– Что?
– Он совершенно обо мне не спрашивал?
– Ну как же! – воскликнул д’Артаньян, боясь обескуражить своего друга признанием, что кардинал ни словом о нем не обмолвился. – Он сказал…
– Что он сказал? – подхватил Портос.
– Подождите, я хочу припомнить его подлинные слова. Он сказал: «Передайте вашему другу, что он может спать спокойно».
– Отлично, – сказал Портос. – Ясно как день, что все-таки он собирается сделать меня бароном.
В этот момент на соседней церкви пробило девять часов.
Д’Артаньян вздрогнул.
– В самом деле, – сказал Портос, – бьет девять, а в десять, как вы помните, у нас свидание на Королевской площади.
– Молчите, Портос, – нетерпеливо воскликнул д’Артаньян, – не напоминайте мне об этом. Со вчерашнего дня я сам не свой. Я не пойду.
– Почему? – спросил Портос.
– Потому что мне очень тяжело видеть снова двух людей, по вине которых провалилось наше предприятие.
– Но ведь ни тот, ни другой не одержали над нами верх. Мой пистолет был еще заряжен, а вы стояли оба лицом к лицу со шпагами в руке.
– Да, – сказал д’Артаньян, – но не кроется ли в свидании…
– О, вы так не думаете, д’Артаньян.
Это была правда. Д’Артаньян не считал Атоса способным на обман, а просто искал предлога, чтобы увильнуть от свидания.
– Надо идти, – сказал великолепный сеньор де Брасье. – Иначе они подумают, что мы струсили. Ах, мой друг, раз мы бесстрашно выступили вдвоем против пятидесяти противников на большой дороге, то мы можем смело встретиться с двумя друзьями на Королевской площади.
– Да, да, – сказал д’Артаньян, – я это знаю; но они примкнули к партии принцев, не предупредив нас о том. Атос и Арамис провели меня, и это меня тревожит. Вчера мы узнали правду. А вдруг сегодня откроется еще что-нибудь?
– Вы в самом деле не доверяете им? – спросил Портос.
– Арамису – да, с тех пор как он стал аббатом. Вы представить себе не можете, мой дорогой, чем он теперь стал. По его мнению, мы загораживаем ему дорогу к сану епископа, и он, пожалуй, не прочь нас устранить.
– Арамис – другое дело; тут я не удивился бы, – сказал Портос.
– Пожалуй, господин де Бофор вздумает захватить нас.
– Это после того, как мы были у него в руках и он отпустил нас на свободу? Впрочем, будем осторожны, вооружимся и возьмем с собой Планше с его карабином.
– Планше – фрондер, – сказал д’Артаньян.
– Черт бы побрал эту гражданскую войну! – воскликнул Портос. – Ни на кого нельзя положиться: ни на друзей, ни на прислугу. Ах, если бы бедный Мушкетон был здесь! Вот кто никогда бы меня не покинул!
– Да, пока вы богаты. Эх, мой друг, не междоусобные войны разъединяют нас, а то, что мы больше не двадцатилетние юноши, то, что благородные порывы молодости угасли, уступив место голосу холодного расчета, внушениям честолюбия, воздействию эгоизма. Да, вы правы, Портос; пойдем на это свидание, но пойдем хорошо вооруженные. Если мы не пойдем, они скажут, что мы струсили. Эй, Планше! – крикнул д’Артаньян.
Явился Планше.
– Вели оседлать лошадей и захвати карабин.
– Но, сударь, на кого же мы идем?
– Ни на кого. Это простая мера предосторожности на случай, если мы подвергнемся нападению.
– Знаете ли вы, сударь, что было покушение на доброго советника Бруселя, этого отца народа?
– Ах, в самом деле? – спросил д’Артаньян.
– Да, но он вполне вознагражден: народ на руках отнес его домой. Со вчерашнего дня дом его битком набит. Его посетили коадъютор, Лонгвиль, принц де Конти; герцогиня де Шеврез и госпожа де Вандом расписались у него в числе посетителей. Теперь стоит ему захотеть…