В некотором смысле язык – это проекция окружающего нас мира на меньшее число измерений. Как сказал Франц Кафка: «Любой язык есть всего лишь плохой перевод». Хотя все физические стулья различны, в языке все они сжаты в одну информационную точку – слово «стул». Но другой человек может извлечь из этой точки все те стулья, с которыми ему приходилось иметь дело. Мы можем говорить о креслах, скамейках, деревянных стульях или шезлонгах, и все эти слова вызывают у нас разные и конкретные ассоциации. Таковы те знаменитые словесные игры, о которых говорил Витгенштейн. Компьютер, не имеющий физического воплощения, оказывается узником малоразмерного пространства комнаты Сёрла.

Такова странная природа нашего сознания, позволяющего нам объединять всю эту информацию в единое целое. Если взять отдельный нейрон, он не понимает английского языка. Но если постепенно, нейрон за нейроном, «строить» мозг, в какой-то момент окажется, что он-то язык понимает. Когда я сижу в закрытой комнате и обрабатываю входящие сообщения на китайском при помощи своих инструкций, я действую как часть мозга, группа нейронов, отвечающая за такую обработку. Хотя я не понимаю, что я отвечаю на эти сообщения, возможно, следовало бы сказать, что это понимает вся система, состоящая из комнаты, меня и инструкции. Полноценный мозг сформирован из всех элементов, а не одного меня. В комнате Сёрла я скорее играю роль процессора в компьютере, электронной схемы, которая производит базовые расчеты, следуя инструкциям, содержащимся в компьютерной программе.

Сможет ли компьютер составлять осмысленные – или даже прекрасные – фразы, не понимая языка и не имея опыта взаимодействия с окружающим физическим миром? Прямо сейчас программисты пытаются найти ответ на этот вопрос самыми разными способами. Может быть, машине не обязательно понимать, что она говорит, чтобы создавать убедительные литературные произведения. Но это возвращает меня к тому вопросу, с которого и началось отступление в сферу языка: насколько современный искусственный интеллект способен владеть языком и, соединяя слова, рассказать историю?

Некоторые из историй, на которых я вырос, запомнились мне надолго. Одно из видных мест в их списке занимают «Необыкновенные истории» Роальда Даля, среди которых были пугающие рассказы о человеке, который ест столько маточного молочка, что превращается в пчелу, о бродяге, татуированном знаменитым художником, который продает свою кожу с аукциона, или о послушной жене, которая убивает своего мужа замороженной бараньей ногой, а потом подает ее полицейским, расследующим это дело[108]. Один из этих жутких рассказов, написанный в 1953 году, назывался «Чудесный автоматический грамматизатор».

Адольф Найп имеет технический склад ума, но всегда мечтал стать писателем. Увы, все его произведения выходят шаблонными и неинтересными. Но однажды его озаряет: язык следует правилам грамматики и, по сути, основан на математических принципах. Вооружившись этой идеей, он сооружает гигантскую машину, Чудесный автоматический грамматизатор, способный писать в стиле живущих писателей романы, получающие литературные премии, – причем всего за 15 минут каждый! Шантажом Найп принуждает писателей выпускать эти произведения под своими именами, чтобы не стало известно, что машина может написать роман легче и зачастую лучше их. В конце повествования рассказчик терзается угрызениями совести:

Роальд Даль умер прежде, чем создание такой машины стало возможным, но теперь эта идея уже не кажется столь безумной.

Одна из самых первых программ, когда-либо написанных для компьютера, была разработана для сочинения любовных посланий. Закончив работу в Блетчли-Парк, где он расшифровал код «Энигмы», Алан Тьюринг перебрался в Манчестерский университет, чтобы реализовать на практике идею физического воплощения универсального компьютера, которую он разрабатывал до этого в теории. Под его руководством Вычислительная лаборатория Королевского общества вскоре создала первый поступивший в продажу универсальный электронный компьютер, Ferranti Mark 1. Его использовали для поиска новых простых чисел, решения задач атомной теории и первых исследований в области генетического программирования.

Сотрудники группы были несколько озадачены, когда начали находить разбросанные по всей лаборатории письма приблизительно следующего содержания:

Аббревиатура КМУ означала «Компьютер Манчестерского университета». Кристофер Стрейчи, друживший с Тьюрингом еще со времен учебы того в кембриджском Кингс-колледже, решил проверить, способен ли Ferranti Mark 1 проявить более романтическую сторону своего характера. Он взял очень примитивный шаблон:

Стрейчи запрограммировал компьютер случайным образом выбирать слова из набора данных, который он подготовил, и подставлять их вместо переменных этого простого алгоритма. Случайность обеспечивалась генератором случайных чисел, который разработал для компьютера Тьюринг. Всякий, кто получал больше одного-двух таких таинственных любовных посланий, вскоре замечал закономерность и понимал, что их вряд ли отправляет прелестная незнакомка.

Алгоритмическое литературное творчество – вещь далеко не новая. В 1960-е годы во Франции сформировалась целая школа литераторов и математиков, которые использовали алгоритмы для создания новых произведений. Эта группа называлась Oulipo (УЛИПО), от слов Ouvroir de littérature potentielle, что приблизительно переводится как «мастерская потенциальной литературы». Один из ее основателей, Раймон Кено, считал, что ограничения составляют важную часть творческого процесса. «Вдохновение, состоящее из слепого повиновения каждому импульсу, – это на самом деле своего рода рабство», – писал он. Ему казалось, что наложение на сочинительство квазиматематических ограничений позволяет достичь новой степени свободы. Первые проекты группы были посвящены поэзии. Как знает всякий, кто когда-либо сочинял стихи, ограничения поэтической формы иногда подталкивают к новым способам выражения идей, которые никогда не проявились бы в вольной прозе.