Но ужаснее всего были глаза. Совершенно мертвые, они словно закрылись после чего-то жуткого, что им довелось увидеть.

— Да уж, — проскрипел Тошер, прекрасно понимавший, почему Донован так на него смотрит, — два года — срок немалый.

Не говоря больше ни слова, он повернулся и пошел в дом тяжелой шаркающей походкой. Донован и Пета восприняли это как приглашение, закрыли за собой дверь и последовали за хозяином.

Тот прошел в комнату и медленно опустился в старое потертое велюровое кресло. Донован и Пета сели на такой же видавший виды и весь в пятнах диван напротив.

В соседней комнате не унималась собака, теперь она еще и скреблась в дверь.

Помещение больше походило на свалку. Старый телевизор в углу на перевернутом ящике из-под консервов. Запчасти от мотоцикла, разбросанные по полу. Старые пивные банки. Переполненная окурками пепельница из паба. Осколки и обломки — свидетельства сломанной, поруганной жизни.

Донован вздрогнул: узнаваемая картина.

Если бы он продолжал жить как раньше, его бы вскоре постигла та же участь.

Он вспомнил вчерашний вечер и почувствовал тошноту. Решил не обращать на нее внимания.

Он должен работать.

— Заткнись, Золтан! — то ли рыкнул, то ли прокричал Тошер и зашелся приступом кашля. Собака продолжала лаять.

— Кто это? — Тошер кивнул в сторону Петы.

— Пета Найт. Коллега:

Тошер кивнул, на секунду в глазах зажегся огонек, как у прежнего Тошера при виде хорошенькой женщины, но тут же погас, уступив место отвращению к самому себе.

— Что-то не очень ты торопился, — сказал Тошер.

Донован нахмурился.

— Но я знал, что ты в конце концов меня найдешь, — продолжал он надрывно хрипеть. — Ты или кто-то из ваших… я смотрел новости. Хантли и его… дочка…

— Тошер, что вам известно? Что произошло?

— А мои денежки? — Тошер почти улыбался.

— У меня в кармане.

— Покажи.

Донован вытащил бумажник, отсчитал десять пятидесятифунтовых купюр, которые снял со счета «Геральда». Тошер взял деньги, пересчитал, положил в карман. В глазах не алчность, а нужда и голод.

— Так что же произошло? — спросил Донован. — Почему вы решили, что к вам обязательно кто-нибудь наведается? Почему именно сейчас?

— Вот почему. — Тошер вытянул вперед обе руки ладонями вверх.

Даже при тусклом свете зрелище было жуткое. В середине обеих ладоней кожа другого цвета — тонкая, нежно-розовая. Левая еще и изуродована. Тошер поднял ее вверх.

— Сюда попала инфекция, началось заражение крови. Повезло, что вовремя спасли. Что не пришлось отрезать руку. — Он громко хрюкнул — видимо, усмехнулся. — Да уж, повезло.

— Вас пытали? — ужаснулась Пета.

— Думаете, у меня всегда был такой голос? — скривился он.

Гости молчали.

— Они не только загоняли в ладони гвозди. Много чего еще сделали… Такого, что я никак не могу вам показать. — Он опустил глаза в пол, потом снова поднял. — И рассказать не могу. Потому что тогда придется все пережить заново. — По телу прошла дрожь, глаза смотрели в никуда. — А я… я не хочу туда возвращаться. Просто… поверьте мне на слово.

Пета и Донован молча переглянулись. Тошер посмотрел сначала на него, потом на нее.

— Говорил же я тебе, говорил, — в глазах сверкнуло злорадство, — они что-то замышляют. Но ты так и не появился.

Донован с трудом сглотнул слюну.

— Прости, но мне пришлось… заниматься другим делом.

— У тебя, кажется, пропал сын?

Донован молча кивнул.

— Плохо, — сказал Тошер. К злорадству добавилось отвращение к самому себе, лицо исказила уродливая гримаса. — Но все же не так плохо, как у меня…

Донован открыл рот, но Тошер не дал возразить.

— Подумай-ка, Донован, хотел бы ты поменяться со мной местами? Чья судьба лучше?

Донован промолчал, позволив Тошеру торжествовать пусть маленькую, но победу.

— Тошер, кто это сделал? — спросила Пета. — Кто так с вами поступил?

Тошер повернулся в ее сторону и почти радостно улыбнулся:

— Давненько женщины… мной не интересовались…

Пета продолжала на него смотреть.

Тошер сердито насупился:

— Ты из полиции?

— Раньше служила.

— Раньше, говоришь? Да на тебе… по-прежнему эта печать… Она будет на тебе всегда. — Он перевел взгляд на Донована: — Стыдно мне за тебя, Джо, что ты якшаешься с отбросами.

Донован не поддался на провокацию, продолжая настаивать на своем:

— Почему это произошло?

Тошер бросил на Пету полный высокомерного безразличия взгляд и начал говорить, обращаясь к Доновану:

— То, что сделали со мной, должно было стать предупреждением остальным. Они хотели, чтобы мы… убирались. Сказали, что сделают, если мы не послушаемся… подожгут…

— Но разве такое возможно? — не поверил Донован.

— Вот и мы сначала так думали. Закон-то был на нашей стороне. Они это знали. — Он помолчал, тяжело дыша, потом продолжил: — Меня схватили. И сделали из меня, как они сказали, наглядное пособие. Сказали, что проделают это с каждым, если мы не уйдем.

— И вы ушли?

— Да, сразу же.

— Почему вы не рассказали об этом в полиции? — подалась вперед Пета.

Тошер издал скрипучий утробный звук.

— А кто, думаешь, это сделал?

Пета и Донован посмотрели друг на друга.

— Полиция? — переспросил Донован.

Тошер кивнул.

— Да… кто ж еще! Мы тут же собрали вещички, чтобы уехать. — Очередной смехоподобный скрип. — И что вы думаете? Все эти скоты еще пришли и улюлюкали… все эти лощеные мудаки на шикарных машинах… из шикарных домов… все орали, как козлы… бросали в нас всякую дрянь… обзывали дерьмом… мерзавцами… подонками…

Он замолчал, хватая ртом воздух. Лицо горело ненавистью.

— Нам не дали выехать на дорогу, загнали на парковку… там нас ждали… в снаряжении для борьбы с демонстрантами… они вытащили дубинки…

— Но это противозаконно, — потрясенно пробормотала Пета.

Тошер покачал головой:

— Ты прям как с неба свалилась. Ты где в полиции служила-то? В сказочной стране?

Пета покраснела.

— Избивали даже детей… — В глазах Тошера заблестели слезы. — Как индейцы, окружили наши фургоны, облили бензином… — Он затряс головой, захрипел. — Крики… А они стояли и ржали, как жеребцы…