Его словно прорвало. Он заговорил. О тяжелой болезни жены, о боли и отчаянии после ее смерти, о бессильной ярости от того, что какие-то бродяги перехитрили жителей поселка.

— А тут еще Кэролайн. Связалась… с одним из этих. С байкером. Говорит, что его зовут Тошер. — Он горестно покачал головой. — Я уже потерял Хелен. Вдруг я потеряю и Кэролайн! — Он молитвенно сложил руки, поднял глаза на Кинисайда. — Вдруг однажды она… возьмет и уедет? И я ее больше никогда не увижу! — Он тяжело вздохнул. — Надо что-то делать, что-то предпринять.

Кинисайд наблюдал, потягивая виски.

— Это весьма непростой юридический вопрос, — изрек он авторитетно.

Колин кивнул.

— Может обойтись очень-очень дорого. Но дело может решиться и в вашу пользу.

— Вот именно, — подхватил Колин запальчиво, — может решиться. А может и не решиться. И придется терпеть их постоянно. — Он вздохнул, взъерошил волосы. На лице отразилась душевная боль. — Они ни за что не уйдут… а если уйдут, заберут с собой мою дочь…

Кинисайд поболтал бокалом, наблюдая, как тает лед.

— И что? — спросил он тихо. — От меня-то вы чего хотите?

Колин снова посмотрел на него снизу вверх.

— Не знаю, — сказал он прерывающимся от отчаяния голосом. — Вы ведь полицейский. Разве вы… не можете… что-то сделать? Что-нибудь? Ну, не знаю… Приказать им, что ли…

Кинисайд, загадочно улыбаясь, изучал содержимое своего бокала. Потом медленно заговорил:

— Раньше все было гораздо проще. Такие приезжают куда-нибудь, разбивают лагерь, выживают местных жителей, а ночью прибывают ребята в соответствующей форме и изгоняют незваных гостей. А то и выжигают их лагеря. — Он пожал плечами. — Мне так, по крайней мере, рассказывали.

Он посмотрел на Колина — в глазах тот же адский блеск.

— Вы, случайно, не это имеете в виду?

Колин проглотил слюну. Его вдруг бросило в жар.

— Мы ведь представляем все это гипотетически, правда?

— Д-да… к-к-конечно… — У Колина предательски дрожал голос.

Кинисайд сделал глоток. Нахмурился.

— Вы просите слишком многого. Придется формировать команду, так сказать, единомышленников, заставлять их работать сверхурочно, материально стимулировать… Это может вылиться в…

Он сделал еще глоток и продолжил. Слова текли плавно и гладко, как виски.

— К тому же есть определенный риск. Операция-то незаконная и, если что-то сорвется… — Он покачал головой.

Колин молчал. Начинала сильно болеть голова.

Кинисайд откинулся на спинку кресла:

— Гипотетически это представляет некоторую опасность для должностного лица. Скажем, для меня. В этом случае было бы только справедливо, если бы человек, желающий подобного развития событий, то есть вы, взял на себя часть риска.

— Т-т-то есть?

Кинисайд задумчиво посмотрел на Колина:

— Вы ведь в своей лаборатории проводите самые разные исследования, да?

— Да. То есть, конечно, не я лично…

— Оборонные штучки? Совершенно секретные разработки, правда?

— Знаете, я…

— Биологическое оружие? — все больше и больше воодушевлялся Кинисайд. — Создание вирусов-убийц? Представляю, какой на все это гигантский спрос. Война против терроризма, знаете ли, и тому подобное. За сколько можно такое продать? Какую сумму может предложить самое заинтересованное лицо?

— Откуда… откуда мне знать?

— Да ладно вам, Колин, не скромничайте. Уверен, вокруг вас крутятся всякие людишки. Признайтесь, делали к вам подходы?

— Ну да, бывало, но…

— Речь, наверное, шла о миллионах?

— Позвольте! — Колин почти кричал. — Какое это имеет отношение к людям, о которых мы ведем речь!

Кинисайд посмотрел на него с некоторым удивлением:

— Я ведь рассуждаю гипотетически. Оценка риска. Хотите добиться чего-то, извольте делать взнос.

Колин молчал, уставившись на стоявший рядом на полу нетронутый бокал с виски. На тающий лед. Кинисайд продолжал гнуть свою линию:

— Впрочем, повторяю, это все гипотетически. А если отбросить гипотезы, необходимо уже ваше прямое участие.

— Мое?

— Нам понадобится, — голос Кинисайда стал задумчивым, — кое-что из вашей лаборатории. Что-то вроде вещества без цвета и запаха, которое полностью растворяется в воде. Такое, которое в организме человека обнаружить невозможно.

— Яд?

— Именно. Уверен, у вас там подобным добром забиты полки. Мы введем его в систему водоснабжения, которую они установили, а потом — просто начнем наблюдать, как они умирают один за другим. Пусть валят все на какую-нибудь инфекцию или вирус. На то, что система водоочистки не работает должным образом. Или, скажем, воспользуемся ядом, который выявить можно, и сделаем так, чтобы это выглядело как массовое самоубийство — они вроде как члены секты самоубийц. — Кинисайд ухмыльнулся. — Правда, здорово, а? Чем не ЦРУ?

Колин замотал головой. Головная боль усилилась.

— Нет… нет… вы говорите ужасные вещи…

— Наступили жестокие времена — значит, нужны жестокие меры. — Он показал на дверь. — Впрочем, вы в любую минуту можете отправиться домой. Назад в этот шум, в эту вонь — к своим новым соседям.

Колин замотал головой. Боль становилась нестерпимой.

— Вы когда-нибудь о Чечне слышали? — спросил Кинисайд.

Колин кивнул.

— Там происходило такое, о чем вы и понятия не имеете. У них там свои способы расправляться с неугодными. Хотите, расскажу?

Колин сгорбился на диванчике и молчал.

Кинисайд пустился рассказывать о российской армии и ее методах работы с пленными. Чтобы другим неповадно было, обрабатывают одного.

Рассказал о горчичном газе.

О допросах и пытках.

Сломленный человек возвращается домой и служит наглядным пособием для остальных.

Рассказал, как можно применить этот опыт у себя.

— Нам нужен только один человек. Всего один. Как только они увидят, что с ним случилось, они больше не захотят оставаться, потому что то же самое может произойти и с ними. Только один человек — как пример для остальных. Есть у вас кто-нибудь на примете?

Колин молчал, боль оглушала его.

— Я даже могу предположить кто.

Колин покачал головой.

Кинисайд смотрел ему прямо в глаза:

— Вы хотите от них избавиться? Хотите?

Колин вздохнул. Сотни крошечных топориков в голове дробили мозг. Он не мог думать.