На этот раз она открыла свой ящик – опрятный, почти пустой – и достала оттуда книжку в красном кожаном переплете. Салли, порхавшая над плечом Шарт, увидела, что это молитвенник, и ей вдруг стало не по себе.

– Фенелла, – сказала Шарт. – Мне понадобится твой колокольчик.

Фенелла разинула рот – стали видны два больших передних зуба со щелочкой между ними. Еще бы Фенелла не удивилась, подумала Салли, вспомнив, что это за колокольчик. Фенелла добрых две недели трезвонила в него и распевала: «Демоны! Демоны!» – во весь свой низкий, зычный голос. Она пела и звонила, пока все три сестры, побросав каждая свое занятие, не пригрозили ей тремя разными страшными карами, если снова услышат или увидят колокольчик. «Как, интересно, можно помнить этот колокольчик и не быть Салли?» – с внезапным возмущением подумала Салли. Конечно она Салли, даже если призрак!

– И еще нам нужна твоя свечка для Мониган, – сказала Шарт трясущемуся холмику, который был Имоджин.

Робко откинулся угол одеяла. Из-под него показалась Имоджин – вид у нее был гораздо здоровее прежнего, возможно, просто потому, что она раскраснелась в тепле и духоте.

– Проведешь обряд экзорцизма с книгой, свечой и колоколом, да? По-моему, исключительно умная мысль.

– Ничего подобного! – неслышно возмутилась Салли. – Я отказываюсь подвергаться экзорцизму! Я имею такое же право быть здесь, как и вы!

Пока она это говорила, Фенелла резко задвинула и свой ящик, и Саллин, подняв целое облако черных перьев, и принялась растерянно ворошить кипы нот в ящике Имоджин.

– Она лежит у левой стенки. – Имоджин устало села.

Фенелла нашла свечу. Салли вспомнила ее не хуже колокольчика, который Фенелла вытащила из-под кукол в своем ящике. Эту свечу Шарт сделала год назад, когда выдумала Культ Мониган, – отлила из огарков других свечей и шнурка от кроссовки. Она хотела покрасить свечу и для этого замешала в воск синюю гуашь, а чтобы придать аромат, влила духов, которые Имоджин купила в «Вулворте». В результате получилась шишковатая серая штуковина, похожая на чудовищный гриб, да еще и вонючая.

– Где спички? – спросила Фенелла.

Все немного помолчали.

– Внизу, – сказала Имоджин. – Только я туда не пойду: там, внизу, призрак! Мне страшно! – добавила она визгливой скороговоркой. И снова исчезла под одеялом.

– Чур, не я, – торопливо вставила Шарт.

Фенелла с достоинством выпрямилась и свысока поглядела на них.

– Иногда мне кажется, – проронила она, – что на меня здесь сваливают всю грязную работу. Разумеется, я схожу.

Она величественно прошагала к двери и повернулась за порогом, так что в проем были видны только нос и обтянутый серым нейлоном живот:

– Дуры. Оливер весь день рычит, потому что видит призрака. А сейчас он не рычит, значит призрак здесь, наверху.

Нос и живот исчезли. Костлявые ноги Фенеллы протопали вниз.

Салли решила было двинуться за Фенеллой, чтобы Оливер зарычал. С другой стороны, здесь можно было напугать сразу двоих. Горка на постели Имоджин тряслась и тихонько, мелко постанывала. Шарт побледнела, пальцы ее дрожали, когда она листала тоненькие странички маленького молитвенника.

– Ну надо же! – Шарт старалась говорить как ни в чем не бывало. – «Обряд крещения взрослых», «Катехизис», «Церемония бракосочетания». Похоже, экзорцизм сюда не включили. Как ты считаешь, литания подойдет? Или лучше «Обряд погребения умерших»?

– Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! – пищала горка Имоджин.

– «Благодарственная молитва для женщин после разрешения от бремени», – прочитала Шарт. – Нет, это не годится. «Покаянное богослужение, или Предвестье гнева Божьего и кары за грехи» – ух ты! Это уже ближе к делу. Давай-ка его и проведем. Остальное сплошь молитвы для тех, кто в море, и рукоположение епископов.

Салли сложила несуществующие руки на груди – по крайней мере, она рассчитывала, что сделала именно такой жест, – и осталась парить над перьями на Коварном ковре. Что бы эти дурочки ни делали, прогнать ее они не смогут. Она ведь им сестра – не кто-нибудь.

Тем не менее когда Фенелла притопала снизу со спичками, а Имоджин все-таки села (когда Шарт довольно-таки злобно пихнула ее), держа в трясущихся руках дымящую, потрескивающую грибовидную свечку, Салли вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. Не то чтобы сильно. Как будто она потеряла что-то полезное, но не слишком важное – книжку или ручку. Однако чувство было отчетливое. Когда Фенелла подняла круглый, похожий на чашку колокольчик для коров и принялась звенеть им, раскачивая взад-вперед, чувство усилилось. На Салли навалились страх, одиночество и безысходность.

– А без священника разве получится? – уточнила Фенелла сквозь звон.

– Надо сосредоточиться и постараться, чтобы получилось, – ответила Шарт. И начала читать важным церковным голосом: – «Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, и поставит его в тайном месте! Весь народ возгласит и скажет: аминь».

– Аминь, – послушно сказали Имоджин и Фенелла.

– «Проклят злословящий отца своего или матерь свою! Проклят нарушающий межи ближнего своего!»

– Ты уверена, что надо читать именно это? – спросила Имоджин.

– Тут так написано, – сказала Шарт. – Наверное, лучше это пропустить и перейти прямо к делу. Ну вот. «Страшно впасть в руки Бога живого: дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер – их доля из чаши; се, грядет к нам Господь и узрит нечестие живущих на земле…»

Салли ощутила, как внутри раздувается знакомый ужас. Она посмотрела на сестер по очереди. Шарт была сосредоточена и полна решимости, и от этого крупные ее черты были совсем не размытые, а ясные и непреклонные. Фенелла с колокольчиком казалась старше своих лет, напряженная и безжалостная, как хищная птица. Имоджин смотрела на трепещущий огонек свечи, и над переносицей у нее залегли две маленькие отчетливые морщинки. Вид у Имоджин был испуганный, как всегда, когда ей приходилось делать волевое усилие. Салли понимала, что сейчас они сосредоточили всю свою волю на том, чтобы изгнать призрака. Ужас все нарастал в ней, а с ним и чувство утраты и одиночества.

– «И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? – нараспев читала Шарт. – Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым. День Господень так придет, как тать в нощи…»

И вдруг, точно так же, как перед сеансом, Салли обнаружила, что все кругом словно разорвалось на полосы. Обрывки Шарт, Фенеллы, Имоджин, свечи раскачивались туда-сюда.

– «Доколе свет с нами, да будем веровать в свет, – пела Шарт, – да будем сынами света. Да не будем извержены во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубов. Не станем пренебрегать благодатью Божией, ибо Господь в милосердии своем призывает нас к покаянию…»