на память можете оставлять.

– Я вам верю, чего читать…

– Прочитайте. Это всегда на пользу. Доброжелательный тон Солдатова вселил в Мартынова уверенность, что его отпустят. Он даже решил, что по дороге домой заскочит в пельменную, потом в ателье – заштопать куртку.

– Скажите, а вы меня не посадите? – спросил он, подписав протокол. – Я же никуда не денусь. Когда скажете – приду. Клянусь!

– Нет, придется у нас задержаться. Послезавтра доложим материал прокурору… Тогда и будет ясно.

– У меня же мама с ума сойдет! Я у нее один… – в глазах Мартынова был неподдельный страх. – Похлопочите обо мне у прокурора. – Он глядел на него с ожиданием и надеждой. – Я весь открылся.

– И почему у вас всегда так? – с досадой в голосе спросил Солдатов. – Пока не попались – море лужей казалось. А теперь вдруг о матери вспомнили. Что же раньше о ней не думали?

– Мать жалко… – Мартынов неожиданно, по–мальчишески захныкал.

ГЛАВА 7

Когда привели на допрос Шахова, он спокойно и с интересом оглядел кабинет, чуть улыбнулся своим мыслям. Казалось, ничего его не беспокоит. Стройный, в хорошем костюме, он производил впечатление вполне добропорядочного человека, которому есть за что уважать себя.

– Садитесь, Шахов. В ногах правды нет. – Солдатов указал на стул.

Тот опустился на стул:

– Правды нигде нет.

– Не там ее ищете, – вздохнул Солдатов.

Шахов не терял спокойствия, но неожиданно быстро повернул голову в его сторону.

– Как взяли, так и отпустите. За что взяли, собственно?

– Характером слабоваты оказались. Старый урок не пошел впрок… Жадность на чужое одолела. Если не могли с нею управиться – пришли бы к нам. Посоветовали бы. Угрозыск в таких делах не отказывает.

– Можно без издевок? Очень буду признателен, – хрипло, уже взволнованно сказал Шахов. – У меня душа чистая. А что касается советов, то, извините, век бы вас не видать. Не вас лично – уголовку! Говорят, работничков у вас много новых появилось. Не справляетесь? – полюбопытствовал он, а в голосе опять зазвучал смешок.

– Нет, мы теми же штатами справляемся. Без перегрузок работаем. – Солдатов понимал, что Шахов прощупывает и ищет верный ход для разговора, а колкости – расчет на то, чтобы вывести его из себя. – Только не верю я, Шахов, что вам не хотелось с нами повидаться. Вы даже инициативу проявили.

– Я? Инициативу? – засмеялся Шахов.

– Шли на ограбление, неужели не думали о нас? Вы торопились ограбить, Мы, естественно, – вовремя задержать. Вот и свиделись.

Лицо Шахова расплылось в улыбке.

– Вон вы куда. Только зазря подсуетились. Мне, собственно, беспокоиться нечего. Я не грабил, это и потерпевшая подтвердит. – Шахов обжег его взглядом. – Смехота…

– Не грабили? – спросил Солдатов.

– Как на духу! – Шахов приложил руки к груди.

– Честное слово?

– Честнее не бывает!

Солдатов нахмурился, глянул на Шахова и натолкнулся на его угрюмый цепкий взгляд.

– Вы же взрослый человек. Без своего слова человек – не человек. Пусть даже и судимый.

Сказал так не случайно. Он знал, что Мухин уже разыскал официантку из «Светлячка». Она рассказывала об итальянских туфлях – малы они ей оказались. Отдала Шахову для продажи. И опознала их. Теперь, разговаривая с ним, Солдатов невольно поглядывал на папку, в которой лежали показания Мартынова и официантки.

– Не тот разговор, Шахов. Как я слышал, вы свое слово цените.

Шахов не ожидал такого укола. Среди воров его особенно уважали за то, что слов на ветер он не бросал.

– Вот оно что! – злобился он. – На воровских порядках поиграть желаете! Хотите, чтобы я вывернулся наизнанку. В душе моей покопаться? Нет дел за мной. А на нет и суда нет! Вот так – по–воровскому!

– Только того… без истерики, – успокоил его Солдатов.

– А вы не трогайте мою душу.

– Ваше дело отказываться, мое – не верить. И предупредить, что по закону…

– Да! Да! Знаю – обстоятельством, отягчающим ответственность, признается совершение преступления лицом, ранее судимым, – прервал его Шахов. – А смягчающим – чистосердечное раскаяние… Так, что ли? Вы что же хотите, чтобы я сам себе обвиниловку написал? Вот времена! Даже в уголовном розыске для жуликов самообслуживание ввели.

– Упрашивать не стану, во всем разберемся сами и без вашей помощи, – невозмутимо ответил Солдатов. – А что воровского шика хваленого не увижу, не особенно жаль.

– Плевал я на этот шик. На совесть меня не берите. У меня с совестью полный порядок. Мне о своей жизни, о семье думать надо.

– Женились?

– Зачем жениться? – мотнул головой. – Я с Зойкой помирился. Она мне старое забыла. Живем в порядке, не жалуемся.

Оба помолчали. В кабинет долетали шум улицы, голоса людей, проходивших под окнами.

– Послушайте, Шахов, вот вы сказали, что живете в порядке. Но разве воровство – это порядок?

– Ничего. Я своей жизнью доволен.

– Заблудились вы в жизни. Не можете нести счастья другим. Стыдно…

– Кому стыдно? Мне?

– Такого разговора не приму, – строго сказал Солдатов. – Ведь зло…

– А вы откровенного захотели? – Тихо, но с вызовом спросил Шахов. – Только, по–моему, самое большое зло – заставить человека себе на голову ведро с помоями вылить. – Он тяжело привалился к столу.

Солдатов старался разгадать, что стоит за этими словами Шахова. Хотел ли он высказать все, что в душе накипело, или же опять этот избитый прием долго говорить обо всем, но только не о деле.

– Задумались, товарищ начальник? От откровенного разговора отказываетесь? Это для нас не ново. – Шахов хрустнул пальцами. – Разрешите воды? – Он вынул из кармана две таблетки, разломил их на ладони. – Осень. По совету врачей профилактикой заниматься приходится. На последнем сроке желудок испортил. – Он одним глотком запил таблетки.

– А знаете, Шахов, давайте–ка поговорим, торопиться нам с вами некуда, – миролюбиво сказал Солдатов.

– Ну что ж… Тем более без свидетелей… Так, значит, правду? – хмыкнул он. – А зачем она вам? Свое самолюбие потешить? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Говорят, многое от семьи зависит, от родителей… Наверно, не без этого… И я жил в семье, и у меня были отец с матерью. – Шахов криво усмехнулся, но не было уже в его тоне отчуждения и вызова. – Отец мотался из города в город.

Помню, поехал в Харьков, потом в Уфу, переселился в Свердловск. Жизнь бросала его из стороны в сторону, а потом его бросила моя мать. Сейчас он живет где–то под Пермью. Я его не видел уже двадцать лет. А матери было не до меня. Четыре раза замуж выходила. Молодость у нее затянулась. Какая у меня была жизнь – сами понимаете… Отца я не искал, он меня тоже.