Клара подняла голову. Слезы высохли сами по себе – время настоящих рыданий еще не пришло.

– Разве теперь это имеет какое-то значение? – тихо спросила она.

– Конечно, имеет! Вся эта история со слайдами мне не нравится. А вдруг это как-то связано с гибелью Рейчел? Я сам наведу справки. Прежде всего я поговорю с Доном, затем нам надо связаться с полицией. Клара, ведь вы хотите, чтобы схватили того подонка, который сотворил такое с вашей дочерью? А что он сделал с вами!

Она кивнула. Желание добиться справедливости еще не проснулось в ней. В том океане боли, по которому ее носило, спасительных соломинок пока не предвиделось. Бороться за правду у нее еще не было сил.

Ее гость чувствовал это.

– Чем я могу вам помочь, Клара? – сочувственно спросил Кен. – Хотите, помолимся вместе?

– Нет, – выдохнула она.

Больше никогда в жизни она не будет молиться.

Фредерик предоставил Ким выбор – оставаться под присмотром Ливии дома или снова переселиться к Джеку и Грейс, и Ким все-таки выбрала привычных ей Уолкеров. После полудня он отвел ее к пожилым супругам, испытав при виде простуженной Грейс сильные угрызения совести. Однако добрая женщина тут же стала успокаивать его:

– Ладно вам, сэр, мы считаем Ким почти что нашей внучкой, а внуки ходят к бабушкам, даже если те немножечко простудились. Прошу вас, и думать забудьте об этом!

– К сожалению, мне необходимо возвращаться в Лондон.

– Естественно.

– Завтра начинаются занятия в школе…

– Мы будем отвозить ее туда и обратно. Никаких проблем! Даже не берите в голову. Лучше поберегите себя, сэр. Должна вам сказать, вид у вас не очень. Вы такой бледный…

Он посмотрел на себя в зеркало. Действительно, он выглядел довольно жалко. У Фредерика сильно болела голова, и его посеревшие губы сжались в скорбную ниточку.

– Да, видок у меня… действительно… Что поделаешь. Сами понимаете, ситуация довольно сложная.

Грейс глядела на него с сочувствием. О, как ненавистна была ему эта жалость! Самое гадкое, что в ближайшее время он еще не раз и не два испытает на себе такие сочувственные, жалостливые взгляды. Ведь рано или поздно всем станет ясно, что Вирджиния сбежала.

– Ваша жена… так больше и не позвонила?

– Нет, – заявил Фредерик. Он не собирался делиться с Грейс ни правдой, ни полуправдой – ничем.

На том же самом прокатном автомобиле он поехал в сторону Лондона. Нервы у него были напряжены до предела, и он знал, что в таком состоянии за руль лучше не садиться, но ехать на поезде и мучиться ничегонеделанием он не мог. Управляя машиной, он хоть как-то отвлекался от терзавших его мыслей.

В четыре часа дня Квентин уже открывал дверь своей лондонской квартиры. Там он немедленно плеснул в стакан виски и выпил его залпом. Впервые в жизни Фредерик чувствовал желание основательно набраться, напиться до потери сознания – так, чтобы забыть обо всем, вплоть до того, кто он такой. И кто такая Вирджиния. Пить и пить, до тех пор пока в его мозгу не сотрется даже смутная память о том, что в его жизни когда-то была эта женщина.

Алкоголь разбудил его воображение, потянув за собой шлейф мучительнейших картин Вирджиния в объятиях Натана Мура, но не принес спасительного забвения, о котором так мечтал Фредерик. Внезапно его охватило ребяческое желание внести смятение и тревогу в тот сладкий любовный угар, что царил сейчас в его данвеганском доме. Он подошел к телефону и продиктовал телеграмму: «Я снова в Лондоне. Деловые встречи. Ким у больной Грейс. Завтра начало учебного года. Твой ребенок нуждается в тебе. Фредерик».

Он немножко презирал себя за этот шаг, однако справедливо счел, что все его слова являлись чистой правдой и что вполне уместно было напомнить жене о ее материнском долге. Сам факт, что Вирджиния с легкостью оставила даже ребенка, был просто вопиющим. Что такое сотворил с ней этот Мур? Что он сумел ей дать? Что особенного она смогла в нем найти?

Такие мысли постепенно сводили Фредерика с ума. Он прекрасно знал, что его соперник – довольно гнилой субъект, и был глубоко убежден в том, что эта оценка никак не связана с его ревностью. Кроме того, Фредерик получил предостаточно информации от Ливии. Автор бестселлеров! Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Ливия. Оттого что она сейчас осталась в Ферндейл Хаусе совершенно одна, Фредерик, конечно, не был в восторге, хотя эта женщина вовсе не из тех людей, что могут скрыться из дома, прихватив с собой столовое серебро. Мистер Квентин просто не мог выставить ее на улицу. К тому же он считал, что вовсе не обязан устранять Ливию с дороги. Пусть она дождется возвращения супруга из небольшого любовного круиза и закатит ему пару хороших скандальчиков. Правда, Ливия, к огромному сожалению, всего лишь запуганная серая мышка. И что это существо сможет сделать своему мужу, когда тот вернется? Любое ее оружие – всего лишь пугач, а не тяжелая артиллерия.

Уолкерам он представил Ливию как знакомую по отпуску, которая намеревается провести некоторое время в Англии. Воспитание не позволило Грейс пуститься в дальнейшие расспросы, но ясно было, что у нее в голове роятся самые невероятные предположения. Наверняка Ким давно рассказала ей и о том, что в Ферндейл Хаусе какое-то время располагался и Натан. Внезапное исчезновение Вирджинии явно натолкнуло Грейс на пикантные догадки, которые в итоге оказались недалеки от правды. Скорее всего, она давно обсуждает свои версии с Джеком, а тот за глаза величает своего хозяина рогоносцем.

К половине шестого вечера Фредерику стало невыносимо оставаться в квартире. На улице накрапывал дождь. Мужчина натянул непромокаемую куртку, вышел из дома и быстрым шагом пошел по городским кварталам, пока не оказался в Гайд-парке. Несмотря на сырую погоду, здесь было удивительно много народа. Подростки гоняли на скейтбордах, родители гуляли с детьми, пожилые люди расхаживали туда-сюда, отрабатывая принудительную прогулку, прописанную докторами. Также повсюду фланировали парочки. Они-то и попадались ему на глаза в первую очередь! Молодые влюбленные ходили по дорожкам, держась за руки или крепко обнявшись, останавливались, целовались, забывая, на каком они свете. Обостренная наблюдательность позволяла Фредерику заметить, что многие из них выглядят, словно зачарованные, словно погруженные в невидимый кокон, отгораживающий их ото всей мирской суеты.

Он усиленно рылся в памяти, но не мог припомнить ни одной ситуации, когда они с Вирджинией были бы так поглощены друг другом, что не замечали ничего вокруг. Такого не было даже в первые дни их медового месяца. Что же до Фредерика, то он-то как раз и был в свое время зациклен на Вирджинии, испытывал к ней примерно такие же чувства, какие написаны на лицах вот этих самозабвенно влюбленных обалдуев. Однако в своих чувствах он был одинок. Он любил ее, уважал, восхищался ею. Можно сказать, он просто молился на нее. И в этом бешеном водовороте сильных чувств он совершенно не замечал, как слабо, как нехотя отвечал ему предмет его обожания. Конечно, Вирджиния говорила ему какие-то ласковые слова, хотя никогда не злоупотребляла словом «люблю», и довольно быстро согласилась стать его женой. И если он воспринял бы ее возможный отказ как глубокую трагедию, ей, по сути, было бы все разно. А в день свадьбы она оставалась такой же погруженной в себя, как и всегда.