— Он сказал, что ни он, ни эта девица Галтунг…

— Лене, — подсказала Кайя.

— …точно не помнят, когда он вышел из дому, но похоже, довольно поздно, он обычно бегает поздно вечером, чтобы на лыжне было поменьше народу.

— Так что Тони Лейке вполне мог вместо этого быть во Фрогнер-парке. В Сёркедален он должен был ехать по платному участку дороги туда и обратно. Если у него есть электронная абонементная карточка на лобовом стекле, то время регистрируется автоматически. И тогда можно… — Кайя повернулась и вдруг осеклась, встретив его холодный взгляд. — Но вы это, конечно, уже проверили?

— В этом не было нужды, — сказал Микаэль. — У него нет абонемента, он останавливается и всякий раз платит наличными. А тогда машина не регистрируется.

Кайя кивнула. Они побрели дальше, к следующей картине, и встали за спинами каких-то японцев, которые указывали на полотно, кудахтали и жестикулировали. Преимущество встреч в музее Мунка в будни — кроме того, что он находится как раз между Брюном и Управлением полиции в Грёнланне, — заключалось в том, что сюда ходят одни туристы, и тут ты уж совершенно точно не встретишь коллег, соседей или знакомых.

— А что Лейке сказал насчет Элиаса Скуга и Ставангера? — спросила Кайя.

Микаэль снова покачал головой:

— Признал, что в этом его также можно подозревать. Поскольку в ту ночь он спал один дома, то есть никакого алиби у него нет. Тогда я спросил его, пошел ли он на работу на следующий день, и он ответил, что не помнит, но предполагает, что пришел туда, как обычно, в семь часов. И что я могу поговорить с человеком в бюро пропусков их офисного центра, если я считаю, что это важно. Я поговорил и выяснил, что Лейке заказал один из залов заседаний на четверть десятого. Я переговорил в офисе с несколькими инвесторами, и оказалось, что двое из них были на заседании вместе с Лейке. Так что если он ушел из квартиры Элиаса Скуга в три часа ночи, то ему, чтобы успеть наутро в офис, пришлось бы воспользоваться самолетом. Однако имени Лейке нет ни в одном в пассажирском списке.

— Это еще ни о чем не говорит, он мог лететь под чужим именем и по поддельным документам. И кроме того, у нас по-прежнему есть его телефонный звонок Скугу. Как он это объяснил?

— Он даже не пытался, просто отрицал, — фыркнул Бельман. — И что хорошего, интересно, находят в «Танце жизни»? Тут даже лица не прописаны. Если хочешь знать мое мнение, они выглядят как зомби.

Кайя внимательно посмотрела на танцующих на картине.

— Может, они такие и есть, — сказала она.

— Зомби? — Бельман хохотнул. — Ты правда так считаешь?

— Люди водят хоровод, танцуют, но изнутри ощущают себя мертвыми, погребенными, разлагающимися. Точно.

— Интересная теория, Сульнес.

Она терпеть не могла, когда ее называли по фамилии, а он обычно обращался к ней так, когда злился или считал уместным напомнить о своем интеллектуальном превосходстве. И она позволяла это ему, потому что у него, видимо, бывала такая потребность. А иной раз он и правда, наверное, оказывался умнее. Ведь она и влюбилась-то, кажется, в первую очередь в его несомненный интеллект. Впрочем, сейчас это уже плохо помнилось.

— Мне надо возвращаться на работу, — сказала она.

— И что ты там будешь делать? — спросил Микаэль и взглянул на смотрителя, который стоял и зевал за барьером в глубине зала. — Считать скрепки и ждать, пока ваш отдел закроют? Ты хоть понимаешь, какую проблему ты мне устроила с этим Лейке?

— Я устроила? — изумленно воскликнула она.

— Поменьше эмоций, дорогая. Именно ты позвонила мне и сообщила, что Харри нарыл на Лейке. И что собирается его задержать. Я тебе поверил. Я поверил тебе настолько, что арестовал Лейке по твоей наводке и потом фактически рассказал прессе, что дело раскрыто. И сейчас мы огребем по полной. У парня железное алиби по меньшей мере по двум убийствам. Дорогая, нам придется его выпустить в течение суток. Будущий тесть Галтунг небось сидит и думает, а не подать ли уже иск и кого из этих чертовых адвокатов задействовать, а министру юстиции очень захочется узнать, как могла выйти такая промашка? И голова, которая в данный момент лежит на плахе, не твоя, не Холе и не Хагена, — это моя голова там лежит, Сульнес. Понимаешь? Только моя. И с этим надо что-то делать. Причем тебе!

— И что я должна сделать?

— Пустяк, а дальше мы уже сами. Я хочу, чтобы ты сегодня пошла с Харри погулять. Вечерком.

— Погулять? Я?

— Ты ж ему нравишься.

— С чего ты взял?

— Я что, не рассказывал тебе, что видел, как вы сидели и курили на веранде?

Кайя побледнела:

— Ты пришел поздно, но ты не сказал, что нас видел.

— Вы были настолько поглощены друг другом, что и не заметили, как я подъехал, так что я припарковался и стал на вас смотреть. Ты ему нравишься, дорогая. И сейчас я хочу, чтобы ты его куда-нибудь с собой увела, ненадолго, на пару часов.

— Почему?

Микаэль Бельман улыбнулся.

— Он слишком много дома сидит. Или лежит. Хагену не следовало давать ему отдыхать, таким людям, как Холе, это противопоказано. И мы же не хотим, чтобы он там спился в Оппсале, не так ли? Своди его куда-нибудь поужинать. В кино. Пивка попить. Только позаботься о том, чтобы его не было дома между восемью и десятью. И будь осторожна. Я не знаю, он такой проницательный или просто параноик, но он очень пристально смотрел на мою машину в тот вечер, когда от тебя уходил. Договорились?

Кайя не ответила. Микаэль улыбался той улыбкой, о которой она могла только мечтать во время долгой разлуки, когда работа или семейные обязательства мешали их встречам. Так почему эта улыбка действует на нее сейчас как рвотное?

— Ты… не собираешься ли ты…

— Я собираюсь сделать то, что должен, — сказал Микаэль и глянул на свои часы.

— А должен ты…

Он пожал плечами:

— А ты как думала? Поменять головы на плахе, ясное дело.

— Не проси меня об этом, Микаэль.

— А я тебя и не прошу, дорогая. Я тебе приказываю.

Голос ее был едва слышен:

— А если… если я скажу «нет»?

— Тогда я уничтожу не только Холе, но и тебя тоже.

Свет с потолка высветил пятна на его лице. Как он красив, подумала она. Кто-то должен написать его портрет.

Сейчас марионетки заплясали, как им и полагается. Харри Холе выяснил, что я звонил Элиасу Скугу. Он мне нравится. Я думаю, мы, возможно, могли бы стать друзьями, если бы встретились в детстве или молодости. У нас есть кое-что общее. Например, интеллект. Похоже, он единственный из следователей способен разглядеть то, что прячется за видимыми фактами. Но это, конечно, означает также, что с ним надо быть осторожнее. С нетерпением жду продолжения. Как ребенок.