М. не сводит с меня глаз, и я с готовностью капитулирую. Отложив в сторону вилку, я вытаскиваю блузку из-под юбки. Блузка белая с высоким воротником, на груди маленькие перламутровые пуговицы. Я начинаю по одной их расстегивать. Мои пальцы внезапно становятся неуклюжими, и я трачу на это больше времени, чем обычно. Петли кажутся чересчур маленькими, мои пальцы — чересчур большими и неловкими. Я судорожно проталкиваю каждую пуговицу сквозь узкое отверстие. М. по-прежнему наблюдает за мной, продолжая есть. Разделавшись с последней пуговицей, я сбрасываю с плеч блузку и небрежно роняю ее на пол. Думая о Фрэнни, о том, как она сидела в этом же кресле и делала для М. то же самое, я завожу руку за спину и расстегиваю лифчик, который тоже падает на пол.

— Хорошо. — М. одобрительно кивает. — Теперь ты можешь есть.

Взяв вилку, я снова принимаюсь за лазанью. Я проделывала нечто подобное уже много раз — иногда М. желал видеть мои груди обнаженными, иногда требовал, чтобы я разделась ниже пояса, — но тем не менее каждый раз это вызывает у меня желание. Его приказ повергает меня в дрожь, насильственное обнажение возбуждает. Я хочу, чтобы М. трахнул меня, но знаю, что пока он не будет этого делать, и задержка заставляет меня хотеть его еще больше.

Протянув руку, он дотрагивается до моих сосков, заставляя их напрячься. Я слегка выгибаю спину, подвигая вперед груди.

— Прекрасно, — говорит он и снова принимается за еду.

Мне хочется попросить, чтобы он начал сжимать их и ласкать, но я знаю, что М. не станет этого делать. Он никогда не делает так, как я прошу, а только как хочется ему. Я продолжаю есть, мои соски отвердели и ждут его прикосновений.

Снова звонят в дверь, и М. усмехается:

— Ты хотела открыть?

Я отрицательно качаю головой. Мы слышим шорох шагов, шепот, затем шаги удаляются и наступает тишина.

— Хочешь, я расскажу тебе еще одну историю насчет Фрэнни? — Он берет бутылку и наполняет наши бокалы вином.

— Да.

Я знаю, что в ближайшее время мы не будем заниматься сексом, и начинаю постепенно успокаиваться.

М. откидывается на спинку кресла и доедает оставшееся на тарелке.

— Вскоре после нашей экскурсии в свинарник я рассказал Фрэнни о своем интересе к животным. Кстати, это было после ужина, примерно в такой же обстановке: ее груди были обнажены, как сейчас твои. — Он поднимает свой бокал и отпивает глоток. — Конечно, они были намного больше — твои очень милы, но, должен сознаться, я большой любитель грудей. Они не могут быть для меня слишком велики.

Мое лицо краснеет, поскольку мои собственные груди, скорее, малы, и в присутствии М., который предпочитает грудастых женщин, я стесняюсь их размера.

Протянув руку, М. трет бокалом мои соски, которые тут же твердеют. Я снова возбуждаюсь.

— О, тебе нечего смущаться, — говорит он. — Твои груди очень хороши, пусть даже они и маленькие. И ведь ты любишь мне их показывать, не так ли? Фрэнни всегда стеснялась, .когда это делала, но только не ты. Я готов поспорить, что у тебя сейчас писька мокрая, верно? Мою милую собачку нужно как следует трахнуть. Ты ведь хочешь, чтобы я о тебе позаботился, детка?

Я снова краснею, и у меня пропадает дар речи. Я очень его хочу, но ненавижу, когда он меня заставляет об этом говорить.

Иногда он нарочно меня возбуждает, доводит почти до оргазма и не двигается дальше до тех пор, пока я не начинаю умолять, чтобы он взял меня. Ему нравится видеть меня такой — когда я упрашиваю его, обещаю сделать все, что угодно, лишь бы он дал мне кончить. Я презираю себя за это, но каждый раз снова попадаюсь на удочку. Моя страсть к нему не знает границ, и если он хочет, чтобы я умоляла, я буду это делать.

— Да, — мой голос хрипит, — я хочу, чтобы ты обо мне позаботился.

М. улыбается.

— Я это знаю, Нора, но тебе придется подождать и послушать мой рассказ.

Он отпивает еще один глоток вина, и у меня снова возникает чувство, будто мной манипулируют.

— После ужина я отвел Фрэнни в кабинет и снял с нее остатки одежды. — М. подмигивает мне: — Ты ведь знаешь, как я люблю видеть своих женщин голыми.

Я в который раз пытаюсь представить разгуливающую по его дому голую Фрэнни, но ничего не получается — мне трудно вообразить ее в качестве сексуального объекта, тем более такого, который предназначен для удовлетворения желаний М. Перед моими глазами сестра всегда является в одежде медсестры и в белых туфлях на толстой подошве. Я знаю, что это не совсем точный образ — М. мне это доказал, — но таким он мне более привычен и удобен.

— Я заставил ее сесть на кушетку и рассказал, что был доволен, глядя в свинарнике, как поросята сосут ее грудь, а также похвалил ее за то, что она так хорошо ладит с моей собакой. Фрэнни очень любила Рамо: она кормила его и часто выходила на задний двор, чтобы поиграть с ним. По вечерам мы иногда вместе выводили Рамо на длительные прогулки. Я сообщил ей, что хочу видеть ее с животным. Она была растеряна и не понимала, о чем я говорю. Я сказал ей, что хочу посмотреть, как она трахается с животным. Бедная Фрэнни! Она была так взволнована — понимала, что я обязательно заставлю ее это сделать, и не знала, что сказать. Твоя сестра просто сидела вот здесь, закусив губу, и мотала головой, ее обнаженное тело тряслось. Я сказал, что она должна сделать это ради меня. Фрэнни долго плакала, тогда я ее обнял и стал утешать, но был по-прежнему тверд, объясняя, что мне это непременно нужно видеть. Ей так или иначе придется это сделать, но я дам возможность выбрать, с каким животным она хочет быть, со свиньей или с собакой. Она только мотала головой и крепко прижималась ко мне, как будто ее отчаяние и слезы могли заставить меня передумать. Всегда получалось как раз наоборот — ее страх только укреплял мое мнение. «Выбирай, — сказал я ей. Она ответила, что не может. — Я объясню разницу, и это поможет тебе решить. Если ты хочешь собаку, мы поставим тебя на четвереньки и дадим Рамо залезть на тебя сзади. Он спустит почти сразу, как только в тебя войдет — так бывает у всех собак, — но когда впрыснет в тебя свою сперму, основание его члена раздуется так, что тот застрянет в твоей дырке. Тогда он перекинет через тебя ногу и повернется на сто восемьдесят градусов, так что вы окажетесь задница к заднице, его член будет, подергиваясь, торчать у тебя в дырке до тех пор, пока шишка не рассосется. Рамо на это потребуется примерно полчаса, а я с удовольствием буду смотреть на вашу вязку и сделаю несколько снимков.

Со свиньей получается совсем по-другому: у борова член представляет собой длинную твердую спираль, вроде штопора, и когда он кончает, требуется около десяти минут, чтобы все в тебя влилось. Он выбрасывает примерно две чашки спермы. Тебе это понравится, прекрасный длинный член, который будет все спускать и спускать в тебя, загоняя в твою дырку пол-литра спермы». Все это ужасно напугало бедную Фрэнни. По правде говоря, я никогда не видел, как свинья трахается с женщиной, и не представляю, как бы я все это организовал, как бы заставил хряка ее оседлать, но я все равно отвел бы ее в свинарник и там попробовал. «Если не хочешь выбирать, придется выбрать за тебя, — сказал я, но она все равно только мотала головой и плакала. — Ну хорошо, я сейчас выберу. Хочу видеть тебя с…» И тут она закричала: «С собакой! Только не со свиньей! С собакой! С собакой!» Бедная Фрэнни, она была в панике, в отчаянии; ей не хотелось ни того, ни другого, но собака означала для нее меньшую степень деградации. Я обнимал ее до тех пор, пока она не перестала плакать, затем поставил в кабинете на четвереньки и запустил в комнату Рамо. — М.. пожимает плечами. — Остальное ты сама можешь себе представить.