Подниматься на третий этаж было нелегко, приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дух. Ступеньки были покрыты пылью и отбросами. На площадке второго этажа какая-то девица терла на терке редьку. Из квартир пахло жареным мясом, свекольным супом и овсяной крупой. Вероятно, в доме жили мастеровые; из-за дверей доносились стук молотков, визг пил, жужжание машины. Абрам не знал, в какой квартире живут портнихи, и, поднявшись на третий этаж, прислушался, не стучит ли где швейная машина. Из правой двери потянуло древесным углем, на котором грелся утюг, и горелой шерстью. Должно быть, здесь.

Он постучал, открыл дверь и вошел в большую комнату. Да, он не ошибся. Кроме Франи и Лили, в комнате была еще одна женщина, она мерила платье. Женщина была в одних панталонах, корсет на ее огромных бедрах напоминал рыцарские латы. Когда Абрам вошел, она завизжала и спряталась за перегородку. Франя вышла. Лиля остановила швейную машинку и вопросительно на него посмотрела.

— Простите, — сказал Абрам. — Я стучал, но никто не ответил.

— Что вам угодно?

— Я ищу молодого человека, он здесь живет. Асу-Гешла.

— Это туда, налево.

Абрам направился к указанной ему двери. За спиной раздался шепот. «Ворвался, как слон в посудную лавку», — с грустью подумал он. Он хотел постучать, поднес руку к двери и непроизвольно открыл ее. То, что он увидел, потрясло его. Перед ним на кровати сидели Аса-Гешл и Адаса. Аса-Гешл был в одной рубашке с закатанными рукавами, Адаса — без шляпы, в белой блузке и полосатой юбке. Волосы уложены в пучок. На столе горела газовая лампа. Аса-Гешл поспешно вскочил с кровати, чуть не перевернув стоявший рядом маленький столик. Вскочила и Адаса.

Абрам сразу же перешел на крик — он всегда кричал, когда оказывался в неловкой ситуации:

— Ты что же, не узнаешь меня, а? Тебе, я смотрю, теперь не до меня!

— Дядечка!

— Он самый! Спасибо, что узнала.

Он закрыл за собой дверь, схватил Асу-Гешла за плечи и расцеловал его в обе щеки. А потом оттолкнул его и заключил в объятия Адасу:

— Да, это я! Твой дядя Абрам! — И он поцеловал ее в губы, а она прижалась к нему и стала покрывать поцелуями его щеки и бороду. — Ну, ну, будет! Сначала забываешь о моем существовании, а теперь ластишься.

Сигара выпала у него изо рта, трость, которую он выпустил из рук, со стуком упала на пол.

— Ну, наконец-то, — проревел Абрам. — Не бойтесь, называйте меня, как хотите, — убийцей, прохвостом, негодяем. Но ведь даже последний негодяй не станет портить жизнь своей кровинушке!

— Где я вас только не искал! — воскликнул Аса-Гешл.

— Еще одно слово, и эта трость обрушится на твою несчастную голову, так и знай! Когда ты вернулся, надо было первым делом идти ко мне. Господи Боже мой, я день и ночь о нем думаю, всех о нем спрашиваю — а он уже давно живет в Варшаве и в ус не дует. Спрятался черт знает куда, точно мышь в нору. Когда я узнал, где тебя искать, то пришел в такое бешенство, что, попадись ты мне на глаза, я бы разорвал тебя на части. Сейчас я немного успокоился. Черт с тобой. Если тебе на меня наплевать, то и мне на тебя тоже. Это во-первых. Что же до тебя, — и он повернулся к Адасе, — у меня с тобой свои счеты. Не будь ты женщиной, представительницей слабого пола, мол, смотреть на меня смотри, а прикасаться не вздумай, я бы так тебе всыпал, что ты бы половины зубов не досчиталась.

— Что ж, начинай.

— И начну, если захочу. Может, для кого-то ты и красавица, grande dame, фифа, а для меня — девчонка, младенец в пеленках.

— Дядечка, в той комнате все слышно.

— Пусть слушают. Я правду говорю, чистую правду. Что ты делаешь в этой вонючей дыре? Господи, на улице яркое солнце, а вы тут сидите в кромешной тьме. Пошли на свежий воздух! За мной! Гульнем как следует! Такой крик поднимем, что варшавские дома рухнут, как стены иерихонские!

— Ах, дядюшка, знал бы ты… — Адаса осеклась.

— Что я должен знать? Ни черта я не знаю. Я идиот. Нет, вы только на него поглядите! Каким стал красавчик-то твой! Настоящий boulevardier, европейский денди! Господи, как летит время! Пойдите сюда. Ближе. Я должен вас обоих облобызать.

Абрам обнял их обоих и стал таскать взад-вперед. Столик перевернулся. Дверь приоткрылась, и в комнату с улыбкой заглянула Франя:

— Что тут у вас? Погром?

— Так вы меня, оказывается, знаете? А я уж решил, что вы меня не узнали.

— Вас нельзя не узнать, господин Абрам.

— Знай я, что он живет здесь, у вас, я бы здесь дневал и ночевал.

— Пожалуйста, извините его, — вступила в разговор Адаса. — Мой дядя дает волю чувствам. Я все приведу в порядок.

— Ничего страшного, не беспокойтесь, — сказала Франя. — Вас спрашивает какая-то женщина, — продолжала она, обращаясь к Асе-Гешлу.

— Меня?

— Я отвела ее на кухню. Она ждет вас там.

И Франя вышла, закрыв за собой дверь. Аса-Гешл густо покраснел. Абрам со значением покачал головой. Адаса присела на край кровати и тут же встала опять.

— Кто это? — поинтересовался Абрам. — Бог мой, за тобой, я смотрю, женщины устроили настоящую охоту, а?

— Не знаю. Здесь у меня еще никто не бывал. Понятия не имею. — «А вдруг это Аделе или ее мать?! Откуда они знают, где я живу?»

— Пойди посмотри, кто это. Мы подождем тебя здесь.

И с этими словами Абрам подошел к окну и уставился на стену дома напротив. Адаса подняла перевернутый стул и столик. Аса-Гешл надел пиджак и поправил галстук.

— Чушь какая-то, — пробормотал он.

Когда он вышел, Адаса взяла со стола книгу и, сев на кровать, стала переворачивать страницы дрожащими пальцами. Мерцала газовая лампа. Абрам по-прежнему стоял у окна, глядя на квадрат неба, образовавшийся между крышами домов. Он понимал, что Аса-Гешл и Адаса встречаются, однако представить себе не мог, что она ходит к нему в эту мрачную дыру, где знают их обоих. Услышала бы об этом Даша! Это бы ее доконало!

Он покачал головой и вдруг испытал отвращение к новому поколению. Вот и его дочь Стефа связалась с этим своим студентом уже четыре года назад — и что толку?! И он снова вспомнил, что Йом-Кипур уже не за горами, что сердце у него больное и что час расплаты приближается неумолимо.

3

Оказалось, что на кухне ждала его мать. На ней было длинное пальто с широкими рукавами и надетый поверх парика платок. В одной руке она держала сумку, в другой узелок. Аса-Гешл был так потрясен, увидев мать, что потерял дар речи.

— Мама!

— Сынок!

Она обняла его, не выпуская из рук сумку и узелок.

— Когда ты приехала? Как сюда добралась?

— Приехала на поезде. Твой дед написал тебе письмо. Почему ты не ответил? Я уж не знала, что и думать.