Конг сидел на крепостной галерее гнезда Стейча и, брызгая слюной, орал. На дне обширного двора полуголый раб, вооруженный только пикой, пытался справиться с бурым волком. Зверь явно предпочел бы вырваться из каменного мешка, но ворота были заперты, с галереи и стен неслись вопли зрителей, а окровавленный, с расширенными от ужаса глазами раб отчаянно тыкал в него пикой.

– Эх! – с досадой взревел Димуинн. – Слабоват зверек-то! Баск! Приготовься выпустить белку!

– Слушаюсь! – метнулся в сторону слуга.

– Мой конг! – нахмурился Ирунг. – Ты обещал свободу рабу, если он устоит в схватке с волком.

– Оставь, Ирунг! – поморщился Димуинн. – Вино у тебя лучшее, а вот мудрость порой тебе изменяет. Пообещать что-то рабу и сдержать слово, это вовсе не доблесть, а слабость! Да и где же его стойкость? Получил несколько царапин на руках и ногах и шаг сделать вперед боится! Посмотри на моих воинов, – повел конг рукой вдоль крепостной стены, – эта схватка никому не доставляет удовольствия.

– Приглядись-ка! – нахмурился Ирунг. – Это ли не стойкость?

Только что трясущийся от страха раб с отчаянным воплем сделал выпад вперед и загнал-таки пику в пасть волка. Зверь захрипел, захлебнулся кровью и повалился на бок.

– А это мы сейчас и проверим! – оскалил зубы конг и рявкнул куда-то вниз: – Баск! Клетку!

Загремел где-то внизу под галереей железный запор, заскрипела дверца, и сквозь наступившую тишину послышалось клацанье когтей. Замерли воины на стенах, загудели недовольно.

– Недовольны воины твои, конг, – чуть слышно прошептал Ирунг. – Все слышали твои слова о свободе.

– У моих воинов память короткая или будет таковой, – прошипел конг и заорал, поднявшись: – Раб! Если ты победишь еще и эту белочку, то получишь вдобавок к свободе десять золотых! Если же умрешь, считай, что умер свободным!

Раб, судорожно пятясь к воротам, не слышал конга. Пар вырывался у него изо рта, брови и взъерошенные волосы покрылись инеем, плечи блестели, от тающего на них снега, но он не чувствовал холода. На него надвигалась смерть. Белка вышла на середину двора и замерла. Она нисколько не уступала той, которую пришлось убить Зиди. Сам Ирунг, показывая предназначенных для потехи зверей, объявил правителю, что крупнее этой белки никогда не попадалось ни в одну ловчую яму. Подняв морду, зверь окинул взглядом замерших на стенах воинов, повернулся к галерее конга, как бы прикидывая, сможет ли взлететь одним прыжком на высоту заплывшего жиром раскрасневшегося лица. И тут в ворота застучали. Раб вздрогнул, судорожно оглянулся, словно за спиной дало о себе знать спасительное избавление от страшной участи, и поднял пику.

– Хороши ли твои стражники, Ирунг, если белым днем попустительствуют незваным гостям? – усмехнулся Димуинн.

– Седд Креча стоит у ворот, хозяин, – в то же мгновение изогнулся над ухом Ирунга слуга. – С ним шесть воинов, но к воротам он подъехал один.

– Откройте ворота, – кивнул маг.

– Подожди, – обернулся к нему Димуинн. – Не порти схватку, старый друг. Дай команду открыть ворота, как только белка закусит человечинкой.

– Ты слышал, – скрипнув зубами, обернулся Ирунг к слуге.

Белка не заставила себя ждать. Определившись, что другой добычи, кроме выставившего пику раба, у нее не будет, разъяренный падением в яму, колдовством, болью в недавно стянутых лапах и заточением в тесной клетке зверь двинулся вперед. Понемногу зашумели, радуясь новому развлечению, воины на стенах. Мало кто видел, как охотится белка, зато уж рассказов об этом да незадачливых нищих с выковырнутыми глазными яблоками всегда на скирских ярмарках хватало. Похоже, и раб знал об этом. Зажмурившись и издав вопль отчаяния, он бросился вперед.

Белка прыгнула в то мгновение, когда пика готова была ее проткнуть. Она взметнулась тенью над головой раба, перевернулась в воздухе и стеганула его по лицу передними лапами. Раб завизжал и закрутился, зажав окровавленное лицо ладонями, а белка, подняв вверх голову, сожрала лакомую добычу. Медленно заскрипели ворота. Зверь обернулся, заметив желанный проблеск свободы, прижал уши и прыгнул, едва в проездном тоннеле появился всадник. Седд Креча даже не попытался вытащить меч, но не потому что был нетороплив. Он сорвал с плеча лук, словно из воздуха извлек стрелу и отпустил тетиву за мгновение до того, как зверь выставил вперед смертоносные когти. Белка упала под копыта и последним движением лап переломила торчащую из глазницы стрелу. Обученная лошадь тана не дрогнула.

– Приветствую конга Скира и тана храма Сади! – склонил голову Седд. – Приношу извинения, что испортил представление, но хотел бы заметить, что белку приручить невозможно, ваши усилия бессмысленны!

– Почему же? – откликнулся с улыбкой конг. – Всякие усилия вознаграждаются. Зверя, которого нельзя приручить, всегда можно убить, да еще позабавиться при этом!

– Не сомневаюсь, – кивнул Седд.

– Тогда расскажи, чем я обязан твоему визиту? – прищурился Димуинн.

– Всего лишь желанием поделиться с тобой радостью, конг, – вновь склонил голову тан. – Дом Креча больше не бездетен. Мне удалось отыскать дочь. Она рождена вне обряда, поэтому я приглашаю всех присутствующих на праздник признания крови. Он состоится через неделю в храме Сето!

– Новость действительно неожиданная и радостная! – расхохотался Димуинн. – Я рад за тебя, Седд! Ты познакомишь меня с дочерью?

– Ты уже знаком с ней, конг, – поклонился тан Креча. – Но я познакомлю тебя с ней еще раз обязательно, только сделаю это в соответствии с правилами приличия и обычаев сайдов.

– Не понимаю… – начал конг.

– Прости меня, конг, но я очень спешу, – под ропот воинов перебил правителя Седд. – У меня еще одно радостное известие для тебя, конг, и особенно для тебя, дорогой Ирунг. Мой бывший раб Зиди, освобожденный по древнему закону и по велению правителя Скира, погиб страшной смертью. Дом Стейча может считать себя отомщенным!

– Ты убил его? – едва сдерживая гнев, поднялся Ирунг.

– Нет, – твердо сказал Седд. – Он умер от волнистой корчи. Его кости ты легко найдешь недалеко от перекрестка дороги на Борку и Пекарсу. Вот его мешок. В нем бочонок, под пробку наполненный муравьиным медом. Баль собирался выполнить обряд поминовения Эмучи.

Седд наклонился и опустил под ноги лошади глухо ударившийся мешок.

– Прости за беспокойство, конг, теперь смогу тебя увидеть только на приеме послов в Деште. – Тан Креча прижал к груди ладонь и в тишине, нарушаемой только тихим воем ослепленного раба, повернул лошадь. – Я уезжаю в город. К счастью, правитель Скира служит образцом милосердия, – бросил он через плечо и одним движением отсек несчастному рабу голову.

– Я убью тебя! – преодолев оцепенение, наконец заорал вслед тану Димуинн.

– Обязательно, – мрачно сказал Ирунг и приблизил губы к уху конга: – Чуть позже во имя твоей же пользы!