– Давайте я попробую расстегнуть, – сказал Даниэль.

Его пальцы коснулись Нининой шеи, выбившихся из прически волосков.

– Вы собрались куда-то? – спросил он.

Нина торопливо сунула ребенка няне:

– Нет, я не…

Будто с разбегу споткнулась о его незаметную элегантность в костюме, жестах, словах. Приросла к месту, не зная, что говорить.

– Я на минуту, – произнес Даниэль. – Пойдемте, я провожу вас до автомобиля.

Нина направилась за ним. Что он тут делает? Чего ему надо? Ее бил озноб. Враз припомнилась тяжелая обида, даже ненависть к нему, стыд за себя – как глупо было возлагать на него надежды! Он не способен на сильный поступок, он сбежал от Нины из страха, что не сможет устоять перед ней и тогда начнутся семейные драмы и объяснения.

Они подошли к автомобилю. Шофер распахнул дверцу, но Нина не садилась.

– Как у вас дела? – спросил Даниэль.

Она с вызовом посмотрела на него:

– Дела хорошо. Я завела себе китайского ребенка. Мою дочь убил ваш свояк, Иржи умер, а меня чуть не посадили.

– Да, я знаю, – мягко ответил Даниэль и внезапно взял ее руку и поцеловал.

Нина дернулась, взглянула непонимающе.

– Вы обиделись на меня? – спросил Даниэль. – Простите, я обещал вам помочь с коллекцией, но…

– Я прекрасно обошлась без вашей помощи, – перебила Нина.

– Я рад. У меня возникли неотложные дела. – Даниэль вынул из кармана жестянку с надписью: «Государственный трест „Чаеуправление“». – Это сувенир для вас – из России. Загляните под крышку.

Внутри лежал отпечатанный на серой бумаге вкладыш со стихами:

Царь

и буржуй

с облаков глядят,

что рабочие

пьют и едят.

С грустью

таращат

глаза свои:

рабочие

лучшие пьют чаи.

(В. Маяковский)

Нина нахмурилась. Для Даниэля это был всего лишь забавный сувенир. А для нее – послание с того света. Она долго разглядывала счастливого рабочего на обороте. В голове не укладывалось: те хамы, пролетарская дрянь, для которой нет ничего святого, преспокойно жили себе в России, строили социализм и чайком баловались.

– Как там? – наконец выговорила Нина.

– Это удивительная страна, – отозвался Даниэль, – за гранью понимания. В газетах и головах такое, что диву даешься. Я бы советовал вам съездить при случае в СССР: чрезвычайно познавательно.

Нина отвернулась:

– Для меня Россия – как потерянный мужчина. У нас была любовь, теперь все кончено.

Она села в машину, шофер закрыл дверцу.

Расстались с Даниэлем не попрощавшись.

Когда Даниэль первый раз увидел Эдну, она сразу заинтересовала его. С ней можно было обсуждать ереси, она искала, сражалась, горела – жила той яркой жизнью, наполненной людьми и событиями, которой так не хватало Даниэлю на четвертом году его унылого существования в Шанхае.

У Эдны были глаза цвета темного верескового меда. Когда Даниэль женился на ней, из его гостиной исчез запах брошенного жилья.

Фу Цзы-цян, учитель, сказал: «Тщеславная женщина – горе в доме». Даниэль только плечами пожал. Когда он вернулся в Шанхай после освобождения из плена, он понял, насколько старик был прав.

Эдна любила мужа, но очень странной, непонятной ему любовью. Ей достаточно было его теоретического присутствия. Целыми днями она пропадала в редакции, гонялась за какими-то людьми, с кем-то завтракала и обедала, а вечерами закрывалась у себя в кабинете и грохотала на печатной машинке.

Если они разговаривали, то Эдна сводила все на свои темы, держала карандаш наготове и восклицала: «Ах, как я удачно вышла замуж!», когда Даниэль делился с ней важными подробностями. У него постоянно было чувство, что его используют.

Он понимал, что это глупости, и это хорошо, что он может помочь Эдне в работе. Но она так очевидно была влюблена в журналистику, а не в него, что у Даниэля опускались руки.

У него болело плечо – во время нападения на поезд китайский бандит ударил его прикладом. Эдна сказала: «Сходи к доктору» – и тут же принялась рассказывать об очередном законопроекте в собрании налогоплательщиков. Она полагала, что это как раз то, что Даниэль хочет услышать, вернувшись из конторы.

Она не бежала встречать Даниэля, когда он приезжал домой. Он заглядывал в ее кабинет – Эдна сидела в обществе газетных вырезок и телеграмм. На коленях большой блокнот, в зубах – карандаш, на лбу – очки.

– Привет! Я пару строк допишу и спущусь к тебе.

Даниэль ужинал в одиночестве. Эдна забывала о своих обещаниях так же легко, как и давала их. Для того чтобы готовить, убрать-подать-принести, есть прислуга. Она считала лишним заваривать мужу чай, если с этим легко справлялся бой номер три.

Даниэль каждый день пропускал мимо себя не один десяток людей. Вечером ложился спать с горьким ощущением истоптанности, будто по нему прошла базарная толпа – наследила, напачкала. Возвращался все позже, все чаще ссылался на дела. Эдна не возражала: у него имелось право быть занятым человеком.

Почему он сразу не разгадал ее характера – до свадьбы? Ответ был прост: тогда она еще не выучилась говорить: «Новости – моя работа». Ее работой было завоевание Даниэля. Она ее завершила и принялась за следующую.

Смешно – обычно такие жалобы возникают у женщин на втором-третьем году семейной жизни, но Даниэль с самого начала допустил, чтобы в их отношениях первую скрипку играла Эдна. Сперва она ухаживала за ним, а потом занялась газетой и друзьями. Даниэль понимал, что никто не замечает этого нюанса, но его мужское самолюбие было уязвлено, и он воспринял свой отъезд в Европу как спасение.

Второе возвращение в Шанхай было мучительным. Когда он был в Праге, в родительском доме, насколько бросалась в глаза разница между его семьей и тем недоразумением, которое они выстроили с Эдной! Мама – нежная, светлая – всю себя посвятила мужу и детям. Она умела понимать без слов. Она подарила Даниэлю роман сэра Артура Конан Дойла «Белый отряд». На странице с закладкой одна фраза была подчеркнута: «Делай, что должен, и будь что будет. Вот повеление, данное рыцарю».

Но понять, что именно надо делать, было не просто.

Даниэль вспоминал Нину Купину, которая тоже решила его прикарманить. Она напоминала ему хитрую лисичку кицунэ из японских легенд.

Кицунэ умеют принимать женский облик. Они дурачат мужчин, сбивают с пути, влюбляют в себя… Горе тому, кто не разглядит лисий хвост под шелковым кимоно. Даже если кицунэ сама полюбит простого смертного, она рано или поздно обнаружит свою сущность.

Даниэлю нравилось подмечать в Нине верные признаки лисьего духа. Острый подбородок, высокие скулы; довольно легкомысленное отношение к человеческим законам. Обаяния и ума – куда больше, чем положено обычной женщине.