— Да, слишком хорошо.

— Доктор Бэнкс! Ну, простите меня! Пожалуйста, не сердитесь и дайте какой-нибудь знак, что вы не сердитесь.

— Ничего подобного, я сержусь, дело не в шляпе и вы меня оскорбили.

— Кто сегодня сказал «ляпайте что хотите, только не выдавливайте из себя слова, как индюк надутый?»

— Вы.

— Доктор Бэнкс, я же не мог вас обидеть, честное слово.

— Это вы так думаете.

— Доктор Бэнкс! Ну, неужели вы поняли мою глупость про шляпу всерьез? Или это выглядит еще ужаснее, чем мне кажется?

— И даже еще ужаснее.

— Но это все равно только слова! Слова ничего не значат! Я разошелся! Простите!

— Вы черствый, жестокий, бессердечный человек.

— Я просто глупо пошутил. Только это. Ну, простите меня!

— Вы жулик, — холодно отозвалась доктор. — И эгоист. Между нами ничего не может быть. Идите спать, мистер Саммерс.

* * *

— Что это вас так разобрало? — неприятным тоном поинтересовался Фокс, когда коммерсант вернулся к себе в номер. — Неужели одна только мысль о… гм… о том, что возможно, довела вас до такого состояния?

— А? — Джейк очнулся от размышлений. — Что такое, тетенька? Вам что-то не нравится? А где ваше пылкое желание устроить мою семейную жизнь? Вы ничего не хотите мне посоветовать? Может, вы с ней хотите поговорить? Что-нибудь ей там посоветовать. Или, может быть, мне?

Алекс что-то неразборчиво пробормотал и спрятался за газетой.

— Что, страшно даже подойти к ней? — коммерсант ехидно поднял бровь. — Не ожидал, что вас в состоянии испугать какая-то там дамочка.

— Нет, я к ней не пойду. Простите, друг мой, но я не сумасшедший. Она дракон. Сатана в юбке.

— Ирен Адлер? — с улыбкой поинтересовался Саммерс.

— Да, да. Очень точное сравнение.

Джейк рассмеялся.

— Это она сама себя так назвала. Утверждает, что это первое имя, которое пришло ей в голову.

— Ничего удивительного, что ей вспомнилась именно эта особа. С чего ей вздумалось брать себе псевдоним?

— Ну, может быть, с того, что в школе она стреляла мальчишкам в шею сапожными гвоздиками? — коммерсант закурил и теперь невозмутимо пускал дым в потолок.

Некоторое время длилось молчание.

— Это она вам рассказала? — поинтересовался Фокс.

— Да.

— Вероятно, я зря волновался, — в голове Алекса отчетливо слышалась неловкость. — Вам не нужна моя помощь. Но вы мне расскажете, при каких обстоятельствах эта особа решилась выдать себя за Ирен Адлер?

— Позже, — Саммерс барабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Слушайте, мне все-таки нужен ваш совет. Это касается дела. Как по-вашему, чем бы я еще мог заниматься?

— Что же вы собираетесь делать?

— Просто хотел узнать ваше мнение.

— Ну, если бы вы сказали, что собираетесь, подобно Вандереру, заняться нефтью или играть на бирже, я бы сказал — не делайте этого. Если бы вы решили податься в артисты — я сказал бы, вы слишком капризны для этого. Капризны и своевольны, тогда как театральная карьера требует послушания прежде всего — и отнюдь не музам и не вдохновению, а вашему режиссеру, антрепренеру, директору, словом, разным людям. Покориться им вам не позволит характер. Так, как в свое время не позволил мне. Если бы вы решили бросить все и жить, как живут все — каким-нибудь служащим, я пожалел бы вас. Из вас вышел бы недурной репортер — но вы слишком не терпите над собой начальства. Открыть собственную газету или журнал? Стать издателем? Эта идея все еще не достигла головы вашего друга?

— Если эта идея достигнет его головы, нам понадобятся деньги. Они все равно нам понадобятся. Сейчас мы оплатим учебу его братьев, положим, сколько получится, на счет его родителей, остальное уйдет на дом. Второго Форда не будет, слово «кредит» отныне под запретом, так что…

Фокс пожал плечами.

— Подпольный бизнес также не ваша чашка чая — это довольно скучная вещь, и неизбежно заканчивается плохо. Вы хотите чего-нибудь определенного?

— Может быть.

— Je comprends[32]. Ну, что ж, это именно та материя, в которой бессильны теории. Дерзайте, юноша.

Cаммерс кивнул и вышел. Его ждал компаньон, чтобы обсудить дальнейший план действий.

* * *

На следующее утро поехали смотреть катакомбы Ком-Эль-Шукафа. Отстояли ужасающую очередь, чтобы спуститься в душную глубину по гулкой винтовой лестнице. Оценили глубину тоннеля и изображения усатых змеев на стенах. Потом были в зверинце. Потом решили играть в теннис.

Синела небесная вышина, растворяя городской гомон.

— Четыре унции колючек опунции! — кричал через весь корт Маллоу. — Удаляет трудновыводимые пятна с одежды и коров! Треска без единого волоска!

Он играл с Эдной — под мрачными прищурами Хэтфильда с напарником. Саммерс и доктор Бэнкс остались у Помпейской колонны, и Эдна с тоской бросала взгляды в ту сторону. Вандерер сидел в плетеном кресле: изучал, как обычно, биржевые сводки. Время от времени его взгляд хмуро блуждал поверх газеты. Миссис Кеннел, шевеля губами, вязала в кресле напротив — нечто воздушное и удивительно безобразное.

— Перед тем, как кануть в Лету, я желаю съесть котлету!

— Плоские шутки. Думаете, это сделает вас выше? — Эдна Вандерер подошла, снисходительно осмотрела невысокую фигуру своего соперника.

— Куда мне до этой оглобли — пожаловался Дюк. — Не ругайте меня, мисс. Меня нельзя ругать, я уже старенький. Голова стала не та — все забываю в стакане вставную челюсть.

Он сделал такое лицо, как будто и в самом деле во рту у него не осталось зубов и сказал:

— Шям-шям-шямпанского!

Все засмеялись.

— Фигляр! — Эдна ушла на свою половину и подала мяч.

Маллоу ответил. С каждой подачей девчонка злилась все больше, пока не опустила ракетку и не отвернулась, показывая, что игра окончена.

— Пойдемте лучше, погуляем, — сказала она, когда М.Р. подошел.

У Помпейской колонны, двадцать минут спустя

— Вот вы говорите, я жулик, — послышался голос Джейка.

Вандерер отступил назад и сделал вид, что внимательно рассматривает барельеф наверху колонны. Эдна присела на корточки, посвятив все внимание порхавшей бабочке. М.Р. Маллоу держал наготове сачок, а миссис Кеннел трусливо укрылась за углом стилобата[33]Помпейской колонны.

— …жулик, — сказал Джейк. — Пусть так. Я люблю шарлатанов. Я испытываю безграничную признательность ко всяким энди таккерам. Они единственные возвращают в этот ожиревший, свихнувшийся мир крупицу здравого смысла. И я с удовольствием помогаю им в этом. Вы же читали мою рекламу — я даю гражданам полную возможность раскрыть глаза. Разве это я виноват, что они видят то, что хотят видеть? Ах, это не меняет дела? А зачем его менять? Я и не собираюсь выставлять себя в каком-то там виде или свете. Да, я жулик — и это дело моей жизни. Но только попробуйте сказать, что я получаю свои деньги нечестно. Вы-то ведь никогда…? Как это не имеет значения! Что же тогда его имеет, хотел бы я знать!