Первое, что Долгополов сделал, — поднялся с подушки, свесил на пол ноги, поставил на колени небольшой портативный компьютер, который ему больницу принесла жена Елена Федоровна, и одним пальцем, морщась от боли, сидевшей в нем, отпечатал статью о Шебаршине.

Она была опубликована в «Российской газете», где Николай Михайлович работал (и ныне работает) заместителем главного редактора.

Шебаршин не замедлил отозваться теплыми словами благодарности. Долгополов признается, что ему был приятен отзыв. Тем более лежал он в Боткинской больнице, в палате не самой лучшей. Больница эта — милосердная, в нее привозят подобранных на улице бомжей-инфарктников, вшивых, одетых в лохмотья; привозят и нормальных людей.

Приглашал Долгополов Шебаршина и на презентации своих книг, проводимых в «Российской газете». Шебаршин обязательно приходил, но потом, когда начиналось то, что принято называть «светской тусовкой», исчезал. Он очень не любил бродить в толпе с бокалом шампанского в руке.

Однажды Долгополов спросил:

— А где Шебаршин?

Ему ответили:

— Ушел. Пять минут назад.

Долгополов кинулся вслед, чтобы догнать — не тут-то было…

Кто-то тогда сказал ему:

— Не догоните! Леонид Владимирович очень быстро ходит.

Не догнал, хотя очень хотел догнать и пообщаться хотя бы немного.

Весной двенадцатого года Долгополов находился в командировке в Ницце. Неожиданно вечером ему позвонил знакомый журналист и сообщил, что в Москве застрелился Шебаршин. Новость буквально опалила Долгополова, вызвала физическую боль.

Портативный компьютер находился у него с собой в номере отеля, он сел и быстро отбил на клавиатуре некролог: написал в этом некрологе все, что хотел написать о Шебаршине, все самое острое, наболевшее, теплое, все что знал, о чем думал… Некролог был опубликован.

— Он был недооценен, произошло это из-за проклятой политики, — сказал Долгополов, — из-за жизни, в которую она так неосторожно вмешалась, и тех политиков, которые делали себе на этом имена…

Долго еще будут стоять в памяти Долгополова эти неторопливые утренние прогулки по тротуарам Ленинградского проспекта, умные разговоры, глуховатый голос Леонида Владимировича.

Теперь все это осталось в прошлом. Навсегда. Продолжения не будет.

Николай Федорович Мишин работал в госбезопасности в ту пору, когда КГБ находился «при Совете министров СССР», а потом предлог «при» исчез, и КГБ обрел другой статус.

Мишин вначале работал в разведке, в секретариате, — работы, как всегда, было много, исполнять ее нужно было аккуратно, чтобы не было ни случайных оплошностей, ни тем более утечек: Крючков, руководивший в то время разведкой, был человеком жестким, приметливым.

На глазах у Мишина происходила вся эпопея ввода наших войск в Афганистан — Николай Федорович был тогда дежурным, простым дежурным, которые имелись во многих советских организациях, иногда их даже называли «ночными директорами». Рассказывает, что Крючков в ту ночь даже не выходил из кабинета, спал, прикорнув на краешке стола, положив голову на кожаную папку, в окружении телефонных аппаратов, ловил каждое слово — ему важно было знать все, что происходит. Всех, кто в ту беспокойную ночь дежурил в КГБ, поощрили премиями.

Мишин попросил, чтобы вместо премии ему подарили охотничье ружье, — очень уж хотелось приобщиться к великому племени добытчиков дичи; ему пообещали оформить подарок в лучшем виде, даже сообщили калибр ружья, но дальше дело не пошло, так он до нынешнего дня и не получил своей награды.

В восьмидесятом году Крючков собрался лететь в Афганистан, попросил, чтобы ему дали помощника из числа секретариата. Выбор пал на Мишина.

Полетели вдвоем. Поездка была трудной… Когда вернулись, то Крючков попросил Мишина быть его секретарем. Мишин согласился. С тех пор его служебная жизнь проходила рядом с Крючковым.

И снова возник Афганистан. Он возникал постоянно, как только там проводилась какая-нибудь операция или нужно было уточнить политические позиции с афганским руководством. Всего Мишин слетал с шефом в Кабул двадцать два раза. Каждая поездка — это десять-пятнадцать дней пребывания на войне.

Более десяти раз Мишин летал в Афганистан вместе с Шебаршиным, поездки это были такие, что каждая запоминалась надолго, если не на всю жизнь.

Бывший шеф Шебаршина по резидентуре в Индии генерал Медяник, ставший потом заместителем начальника разведки, ушел на пенсию. Человек был светлый, эрудированный, добрый, большой профессионал, это признавали все, и в ПГУ стали гадать, кто же придет на место Медяника?

Почти все называли одну фамилию: Шебаршин. Более того, сам Крючков то одному сотруднику задавал вопрос — кого взять замом вместо Медяника, то другому, и большинство опрашиваемых назвали именно эту фамилию: Шебаршин.

Так Леонид Владимирович Шебаршин стал заместителем начальника советской разведки. В число «подведомственных» ему территорий входил и Афганистан.

Летать в Афганистан приходилось часто: слишком уж сложной была там обстановка, слишком уж большие деньги закачивали туда Штаты, чтобы раздуть огонь войны — и это у американцев получалось. Так, впоследствии родились талибы, точнее, «непримиримое» движение, державшееся на долларах, забрасываемых в Пакистан из Америки; возникла и печально известная «Аль-Каида», ставшая через некоторое время опасной террористической организацией, — противостоять такому черному напору зла, денег, оружия, ненависти было сложно.

Однажды из Кабула полетели в Джелалабад, на самую границу с Пакистаном. Полетели ночью, поскольку опасались «стингеров» — очень опасных ракет, которые, ухватив однажды самолет невидимыми щупальцами, уже не отпускали его; но ночью «стингеры» становились слепыми, поэтому летать старались только в темное время суток.

В Джелалабад полетели впятером: Крючков, Шебаршин, Мишин, плюс еще двое сотрудников КГБ. Всем выдали парашюты, оружие также имелось у всех; самолет был пограничный, с экипажем очень опытным, повидавшим в своей жизни всякое.

Взлетели, не включая огней, за полтора часа прошли расстояние до Джелалабада, над темными — темнее ночи — горами, стали заходить на посадку. Почти вслепую.

Была, правда, одна договоренность: когда самолет уже зависнет над посадочной полосой, останется только коснуться колесами бетонки, с хвоста ему подсветят прожектором, немного помогут.

Аэродромные служаки поступили по-другому — они ударили прожектором в лоб самолету, ослепили пилотов, и посадка больше походила на удар машины о землю, чем на элегантное самолетное приземление. Торможение было резкое, стремительное — хорошо, что не разбились.

Задание было важное: Крючков должен был переговорить с тамошним губернатором, с вождями племен и привезти Горбачеву, возглавлявшему в те годы нашу страну, ответ на вопрос: крепко ли держится Наджибулла, лидер Афганистана, у власти?