Отдышавшись, Никита Сергеевич властно кивнул — излагай.

— Любой нормальный пост после самого верхнего вами будет воспринят как унижение, верно? — на всякий случай уточнил я.

— Под дедом твоим ходить не буду, мне одного такого хватило, — покачал он головой.

— Симулякр создаем, — пожал я плечами. — Тень Сталина никуда не делась, и в нее очень удобно кутаться — от этого враги жидко срутся.

Хрущев радостно загоготал и спросил:

— Что такое «симулякр»?

Объяснил «на пальцах».

— Хитро, — оценил он.

— Но мне показали ваше заявление, в котором вы, цитирую, «Обещаю Центральному Комитету партии посвятить остаток моей жизни и сил, работая на благо партии и советского народа, на благо построения коммунизма». Не отказываетесь от своих слов?

— Мемуары напечатают? — начал он торговаться.

Ну скучно человеку на пенсии, а он по характеру холерик и привык жить динамично.

— Обязательно! — заверил его я. — Но, простите, с купюрами — вы у нас носитель Государственной тайны заоблачного уровня. Но там, где секретов Родины нет, никакой редактуры не будет — вы, извините что снова об этом говорю, историческая личность, и не давать вам высказаться — все равно что отрезать у Родины кусочек корней. Издадим и на Западе, продажи будут сказочные, а валюта стране нужна. Вы не против?

— Торга-а-аш, — снова приложил он меня.

— Материалист, — покачал я головой. — Чем больше у страны доходов — тем лучше народ внутри нее живет, при разумном их использовании, конечно. Потешных говнокоммунистов в капстранах кормить уже перестали — все равно толку нет. Мировая революция видоизменилась, и теперь мы очень долго, медленно и мучительно сосуществовать с капиталистами. Занавес мы, вслед за вами, начали дырявить, но главное — уровень жизни среднестатистического обывателя.

— Не оправдывайся, — отмахнулся он.

— В дополнение к мемуарам я уполномочен предложить вам цикл телепередач, где вы сможете развенчать мифы о себе, оставив у народа добрую память — вас, уж простите, считают долбо*бом. Анекдот про «жопу с ушами» слышали?

— Не-а, — оживился Хрущев.

Я рассказал, он заржал и одобрил:

— Метко!

— Вот видите — самоирония у вас есть, а народ такую черту уважает. Поговорите с ним напрямую. Если в телевизоре вам понравится, дадим вам авторскую передачу на ваш выбор.

— Про садоводство, — предложил он.

— Замечательная идея, дач у народа будет прибавляться, и передаче обеспечен успех, а вам — любовь всем советских садоводов.

— Бабушки — страшная сила! — улыбнулся он, посмурнел, горько вздохнул. — Обидно, Сережа. Я же как лучше хотел.

— Целиком и полностью верю, — согласно кивнул я. — Шапка Мономаха, говорят, тяжела, а люди — увы, несовершенны, и стопроцентно успешных правителей просто не бывает, вот и расскажете, что у вас хорошего получилось, что выглядело хорошим, но не вышло, а что — откровенная ошибка. Народ у нас кающихся любит и охотно простит. Вы согласны на передачу? Такого еще никто в мировой истории не делал, а вы, я слышал, такое очень любите — вплоть до первого ребенка у пары космонавтов.

— Научники подговорили! — гоготнул он. — Давай, мол, посмотрим, что из этого выйдет.

— Ржака! — невольно гоготнул и я.

— Согласен! — махнул он рукой.

— Спасибо вам огромное! — вполне искренне поблагодарил я.

Нифига себе контент получится!

— Второе… — достав из внутреннего кармана корочку инспектора, показал и немного рассказал о том, зачем она мне нужна и как применяется. — Вам в начальниках, при всем уважении к Николая Анисимовичу, министра внутренних дел иметь невместно, поэтому вас назначат на пост Главного Полномочного ревизора СССР с широкими полномочиями.

— Пугалом работать? — поморщился он.

— Карать расхитителей социалистической собственности! — оскорбился я. — Да у нас везде течет — куда ни приеду, троих-четверых на Колыму отправлять приходится. И это — даже не в рамках проверок, а так, глаз зацепился. Разве сохранять целостность экономики родной страны — недостойно?

— В принципе, работа знакомая, — задумчиво протер он платком вспотевшую в ходе разговора лысину.

— Но, извините, работать придется в рамках социалистической законности — точнее, в ее духе, — предупредил я. — По возможности прощая мелких исполнителей. Наша цель — выкорчевывать торговые мафии, которых, разумеется, в стране нет.

— И обязательно будет список неприкасаемых, — проявил опыт аппаратной работы Хрущев.

— Будет, — вздохнул я. — Несовершенен человек.

— Пойдет скуку скоротать, — решил он.

— Очень рад! — обрадовался я появлению коллеги по нестандартным проверкам. — Можно вам руку пожать?

— Да хоть в жопу целуй! — гоготнув, указал на свое лицо Хрущев и протянул мне пухлую ладонь. Улыбнувшись, добавил. — Не зря пришел все-таки!

* * *

На Октябрьской демонстрации, в которой принимал участие и я (попробовал бы не принять!), народу явился Генеральный секретарь. Чего стоила деду десятиминутная речь — да он даже из инвалидной коляски, в которой его выкатили на трибуну встал, опершись на товарищей Косыгина и Гречко, что очень символично: за нами и блок экономический, и военная сила — даже представить себе не могу. Но одно знаю точно, и это знание меня не радует — срок жизни Юрия Владимировича от таких вещей ни разу не увеличивается. У него, напомню, больные почки, которым обилие лекарств никак понравиться не может. Ладно, протянет годика три-четыре на остаточных ресурсах, а потом уговорю его на пересадку в свеженьком институте трансплантологии — как раз специалисты подрастут и руку набьют.

Голос Юрия Владимировича звучал мощно, совсем нехарактерно для старого его. Личностные изменения продолжаются, и мне немного страшно — как бы вразнос деда Юра не пошел после такого. Впрочем, ко мне прислушивается — вон какой видосик записал, причем почти сразу как пришел в себя. Доверие — невероятное, равно как и ответственность. Клянусь — не подведу!

Сразу после речи ему помогли опуститься обратно в кресло и увезли обратно в больницу. Народ провожал его ликующими воплями — прониклись! Царь жив, царь даже в таком состоянии работает и снисходит на народные очи. Голова в бинтах никого не смутила — вера податного населения действующему Генеральному сильна как никогда. Ну не опустится вот такой человечище до пошлого использования двойника!

После демонстрации, пользуясь временным вакуумом власти — деда Юра меня не одергивает, значит никто не одергивает — отправились в аэропорт, откуда полетели