На этот раз иноки обратились за помощью к архиепископу Симеону. Выслушав монахов, владыка написал грамоту «игумену обители святыя Богородица Снетныя горы и всей лавры святыя Богородица, всей черньцем»[778], в которой заявил: «А который чернец преставится того монастыря, ино что ни остало того черньца, ино все то святыя Богородица и тоя святыя обители и братейское, а мирьскии людие к тому да не приобщаются».

При этом Симеон подтвердил положения уставной грамоты Дионисия: «А кто ли не почнет тако жити, а промежи братьи почнет брань воздвигати: мы повелевахом таковых из тоя святыя обители отстроити, а внесенаго ему не дати». То есть архиепископ поступил наперекор распоряжению митрополита, заново утвердив основной пункт устава Дионисия.

Однако конфликт на этом не был исчерпан. Архиепископу пришлось еще раз писать в Псков, увещевая светскую знать: «А кто ли почнет въступатися в таа дела в манастырскаа в общежитие, или князь, или посадник, или судьа который, или мирьской человек почнет чего взыскивати умерьшаго черньца, или племя или род общежителева, а тем того не искати: тому поити в общее житие»[779].

Как показали дальнейшие события, ни проповедь владыки, ни его грамоты особого влияния на псковичей не оказали. Вероятно, псковские власти резонно рассудили, что незачем священству владеть избыточным имуществом и землями, это развращает монахов и противоречит древним христианским канонам.

Возможно, именно опасение потерять солидную часть доходов, если пример псковичей воспримут в других частях епархии, послужило одной из причин поездки владыки Симеона по дальним новгородским землям. В 1419 г. он первым из новгородских владык посетил Карелию. Еще одним поводом для инспекции было недавнее разорение карельских погостов норвегами.

Организация православной церкви в Карелии включала в себя те же демократические элементы, что и в Новгороде. Священники в карельских погостах выбирались из крестьян всем обществом, а затем утверждались новгородским владыкой. После разорения в 1419 г. возникла необходимость построения новых храмов, а для начала строительства нужно было получить у владыки благословенную грамоту, естественно, заплатив «печатную пошлину». Специальные грамоты выдавались также на освящение новой или отремонтированной церкви. Еще с начала христианизации карельских земель ходоки из карельских крестьян были у новгородского владыки нередкими гостями. Архиепископ знал обо всех вновь обустроенных храмах в северных новгородских землях. В 1419 г. владыка озаботился лично проконтролировать, восстанавливаются ли разоренные церкви и, соответственно, получает ли казна Святой Софии с этого должный доход.

В этом же году новгородцы приняли к себе князя Константина Дмитриевича «милостью божиею и архиепископа Семеона благословением прията новгородци в честь месяца февраля в 25, на сбор великыи: и подаваша ему пригороды, кои быле за Лугвенем (князем Симеоном-Лугвением Ольгердовичем[780]. — О.К.), и бор по всей волости новгородчкои, коробеищину; а про то был в Новегороде, занеже брат его князь великыи Василии хотел его в челование привести под своего сына Василья; и он не хотя быти под своим братаничем, и князь Василии возверже нелюбье на него, и отъима у него всю отчину, и бояр его пойма и села и животы их отъима»[781].

Суть конфликта между московскими князьями заключалась в том, что по завещанию Дмитрия Донского великое княжение получил его старший сын Василий. Далее в завещании указывалось, что в случае смерти Василия великое княжение должно перейти к следующему по старшинству брату — Юрию. Так что требование великого князя Василия Дмитриевича присягнуть своему сыну Василию Васильевичу нарушало сложившийся веками порядок наследования княжеской власти и нарушало условия завещания Дмитрия Ивановича, то есть было противозаконным. Князь Константин имел все законные основания протестовать против присяги.

Принятие опального князя не означало разрыва отношений Новгорода с Москвой. Константин был служебным князем Новгорода, при этом во время его княжения в Новгороде находился и наместник великого князя Федор Патрикеевич, о чем есть свидетельство летописи: «И князе великии Василии Дметриевич и князе Костянтин Дмитриевич и архиепископ новгородчкыи владыка Семеон, посадник новгородчкыи Васелии Микитинеч, и тысяцкыи новгородчкыи Кузма Терентиевич, и весь господин Великии Новъгород послаша на съезд с местерем князя великого намеснека князя Федора Патрикеевича, посадника новгородского Василея Есефовича и т. д.»[782].

Однако при этом в проекте договорной грамоты Новгорода с Ливонским орденом и Юрьевом 1420 г. имя Константина Дмитриевича с титулом великого князя поставлено первым в списке новгородских властителей: «От великого князя Константина Дмитриевича, от посадника новгородского Василия Никитича, от тысяцкого новгородского Кузьмы Терентьевича, от всех больших в Новгороде. Я, князь Константин Дмитриевич, посылая моих послов…»[783] Именно к князю Константину приезжают ливонские послы в начале февраля 1421 г. для мирных переговоров[784].

Князь Константин Дмитриевич был фигурой незаурядной. Собственный удел князя был невелик и, видимо, не давал развернуться в полную силу его деятельной натуре. В 1407 г. он был послан великим князем Василием в Псков для организации отпора немцам и впервые дипломатически сносился с Новгородом в поисках военного союза, но получил от новгородцев отказ. Юный возраст князя особо был отмечен летописцем: «Ун верстою, но совершенен умом»[785]. В 1408 г. Константин был послан наместником в Новгород, где оставался, вероятно, до 1411 г., когда был позван псковичами на княжение. В 1412 г. Константин попытался внести в псковский правовой уклад изменения, расширяющие права князя. Эта попытка вызвала протест со стороны псковичей. Константин в том же 1412 г. с псковского княжения был выгнан.

При князе Константине в Новгороде начали чеканить собственные серебряные деньги, а в 1421 г. при его посредничестве между Новгородом и Ливонским орденом был заключен мир. Возможно, Константин Дмитриевич надеялся своими политическими успехами добиться от новгородцев признания его своим великим князем (отсюда и титул в проекте договора). Возможно, именно опасаясь выхода Новгорода из-под московского суверенитета, Василий Дмитриевич поспешил наладить отношения с младшим братом. Константин уехал из Новгорода, «а владыка Семеон и посадникы и тысячкыи и бояре новгородчкыи, одарив и, проводища его с честью»[786].