– Давай присядем на минутку, – хрипло проговорила она.

– Вот танец кончится, – пробормотал он.

– Нет, Линк, нет, у меня ноги подкашиваются. – Она с усилием обняла его обеими руками за шею и слегка придвинулась, держась за него и позволив ему принять на себя часть ее веса. – Я могу упасть, – широко улыбнулась она. – Ты ведь не хочешь, чтобы я упала, верно?

– Тебе не упасть, – улыбнулся он в ответ. – Никак не получится.

– Пожалуйста…

– Ты ведь не хочешь, чтобы я упал, верно?

Она рассмеялась, и он весь затрепетал от ее смеха. «Господи, успокойся, она уже завела тебя».

Какое-то время они еще танцевали, но уже не так близко, и он чуть остыл. Потом повернул ее и пошел сразу за ней, и они уселись за свой столик, развалясь на диване, еще не избавившись от ощущения близости. Их ноги соприкоснулись.

– То же самое, сэр? – подошел официант в смокинге.

– Мне не надо, Линк. – Ей хотелось отчитать официанта за неуместное предложение: ведь они еще не допили того, что было.

– Еще мятного ликера? – спросил Бартлетт.

– Мне не надо, правда, спасибо. А ты выпей.

Официант исчез. Бартлетт предпочел бы пиво, но не хотелось, чтобы был запах изо рта, а еще больше не хотелось портить впечатление от самой вкусной еды, какую ему когда-либо доводилось отведать. Паста была просто изумительная, телятина нежная и сочная, с лимоном и винным соусом, от которого пощипывало во рту, и салат отличный. А потом дзабальоне, приготовленный у него на глазах: яйца, марсала и какое-то волшебство. И постоянно исходившее от нее сияние, и слабый аромат ее духов.

– Это у меня лучший вечер за многие годы.

Она с деланой торжественностью подняла бокал:

– За то, чтобы было еще много таких вечеров. – «Да, за то, чтобы было еще много таких вечеров, но после того, как мы поженимся или, по крайней мере, будем обручены. Ты слишком стремителен, Линк Бартлетт, слишком настроен на меня, слишком силен». – Я рада, что тебе понравилось. Мне тоже. О да, мне тоже!

Она заметила, как его взгляд скользнул с нее на проходившую мимо девицу в платье с глубоким вырезом. Девица – миловидная, не старше двадцати – подсела к группе шумных японских бизнесменов за угловым столиком, где уже сидело немало других красоток. Одна из них тут же встала и, извинившись, ушла. Орланда наблюдала, как Линк смотрит на них, и ее сознание стало кристально ясным.

– Любую из них можно снять? – невольно вырвалось у него.

– Для постели?

Сердце у него замерло, и он взглянул на нее, очень внимательно.

– Да, думаю, именно это я и имел в виду, – осторожно произнес он.

– Ответом будет и «да» и «нет». – Улыбка оставалась ласковой, а голос – нежным. – Это как со всем остальным в Азии, Линк. Никакой определенности, никаких «да» или «нет». Только «может быть». Все зависит от обстоятельств: есть ли девица, что это за мужчина, сколько у него денег и сколько у нее долгов. – Теперь улыбка стала озорной. – Может, мне просто следует указать тебе в нужном направлении? Но тогда ничего хорошего от тебя не жди, потому что ты такой большой и сильный мужчина и очаровываешь всех симпатичных дам, хейя?

– Да будет тебе, Орланда! – засмеялся он тому, как она изобразила произношение простого кули.

– Я заметила, что ты обратил на нее внимание. Я тебя не виню: она симпатичная, – произнесла она, завидуя юности этой девицы, но не ее жизни.

– Что ты имела в виду под долгами?

– Когда девушка приходит работать сюда, она должна выглядеть красиво. Одежда, прическа, чулки, макияж – все стоит хороших денег, поэтому мама-сан – женщина, что следит за девицами, – или владелец ночного клуба выдает новенькой аванс, достаточный, чтобы купить все необходимое. Конечно, вначале все девушки молоды и легкомысленны, свежи, как первая роза лета, поэтому они покупают и покупают, но потом им приходится все это выплачивать. У большинства в начале карьеры нет ничего, кроме собственного тела, – если только они не работали в другом клубе и не обзавелись поклонниками. Естественно, Линк, когда девушки расплачиваются с долгами, они меняют клуб. Иногда долги девушки может оплатить хозяин клуба, чтобы приобрести ее и ее поклонников: многие девушки популярны, и за ними гоняются. Если девушка умеет танцевать, вести беседу и говорить на нескольких языках, она может хорошо зарабатывать.

– Значит, долгов у них хватает?

– Они в долгах постоянно. Чем дольше они этим занимаются, тем сложнее выглядеть красивой и тем выше издержки. Проценты по долгу в лучшем случае составляют двадцать процентов. Первые месяцы девушка может много зарабатывать и много отдавать, но этого всегда недостаточно. – По лицу у нее пробежала тень. – Проценты набегают, долг растет. Не все шефы терпеливо ждут. Поэтому девушке приходится черпать деньги из других источников. Иногда, чтобы расплатиться с шефом, она вынуждена занимать у ростовщиков. Она неизбежно начинает метаться в поисках помощи. И тогда в один прекрасный вечер мама-сан указывает ей на мужчину. «Он хочет выкупить тебя», – говорит она. И…

– Что значит «выкупить»?

– О, это лишь обычай ночных клубов. Все девушки должны появляться здесь, скажем, точно в восемь, когда клуб открывается, аккуратными и ухоженными. И оставаться здесь до часа ночи, или их оштрафуют. Оштрафовать могут также, если они не явятся, или опоздают, или не будут опрятными, ухоженными и приятными для посетителей. Если мужчина хочет взять девушку с собой, на ужин или для чего-то еще – многие берут с собой на ужин даже двоих, в основном чтобы произвести впечатление на друзей, – он выкупает девушку, платит клубу определенное вознаграждение, размер которого зависит от того, сколько времени осталось до закрытия клуба. Не знаю, сколько с этого вознаграждения получает сама девушка, думаю, процентов тридцать, а все, что она заработает вне клуба, – ее, если до ухода за нее не сторгуется мама-сан. Тогда деньги идут заведению.

– Всегда вознаграждение?

– Это уже зависит от репутации, Линк. В этом месте, одном из лучших, выкупить девушку тебе обойдется примерно в восемьдесят гонконгских долларов в час, это около шестнадцати американских.

– Не так уж много, – отстраненно произнес он.

– Для миллионера немного, дорогой мой, но не для тысяч людей здесь. На восемьдесят гонконгских долларов семья живет целую неделю.

Бартлетт наблюдал за Орландой, размышляя о ней, желая. Он был рад, что ее выкупать не надо. «Черт, это было бы ужасно. Или нет? – спрашивал он себя. – Платишь несколько баксов, потом в койку, и двигай дальше. Этого ли мне надо?»

– Что? – спросила она.

– Да вот, размышляю, какая паршивая у этих девиц жизнь.

– О, какая же она паршивая? Совсем не паршивая. – Орланда возразила с такой безмерной наивностью, что он был потрясен. – Это, наверное, лучшее время в их жизни. Они красиво одеты, им говорят комплименты, за ними бегают. На какую еще работу может рассчитывать девушка, если у нее нет никакого особого образования? Секретарши, если повезет, или фабричной работницы – двенадцать-четырнадцать часов в день за десять гонконгских долларов. Надо бы тебе, Линк, посетить одну из здешних фабрик и посмотреть, в каких условиях они работают. Я тебя свожу. Пожалуйста, а? Ты должен посмотреть, как люди работают, и тогда ты поймешь, какие мы здесь. Я с удовольствием все тебе покажу. Раз уж ты остаешься, тебе нужно все знать, Линк, все испытать. О нет, они считают, что им повезло. По крайней мере, они, пусть и недолго, поживут хорошо, поедят и посмеются вдоволь.