а слёзы в глазах. Пока что — держать их было адски сложно. Я же пустая и поверхностная. Щеки тянуло вниз, пока в носу свербело. Как точно он попал в то, что я боялась о себе услышать!

— Положительного я не нашёл, — беззаботно пожал плечами Озерфир, пока я закрывала рот рукой, вставала под его поворот головой и резко слетевший расслабленный вид, и шагала на выход.

— Простите, — выскользнула в коридор и закрыла дверь за собой.

Рыдания догнали меня уже там. Пустая же. Бездушная. Ни к чему и никогда у меня не лежала душа. И что теперь? Я же перепробовала всё! И… что мне это дало? Я ничего не умею, а все умения, навыки и желания… поверхностны.

Всё тот же женский туалет, что и сегодня утром. Мне повезло, что он пустой. Ха! Как я сама.

Кабинка посередине. Чтобы было хоть какое-никакое ощущение защиты. Не такого душащего одиночества и пустоты в сердце, какое было в прошлый раз на том мероприятии. Но если тогда я и не хотела, чтобы кто-то подходил, то сейчас я хотела домой к маме. Она бы обязательно сказала, что мне делать. Как реагировать, что сказать в ответ и как ударить сильнее него.

Я хмыкнула. Стёрла слёзы, радуясь водостойкой туши и тяжело вздохнула, глядя на собственные влажные пальцы. В горле стоял ком и горечь. Голова казалась тяжёлой и набитой чем угодно, только не мыслями. А он сказал, что пустая! Нет! Вон… сколько там самых многотонных перьев и пуха. Бесплотного, но обязательно пыльного и грузного.

— Фиджез, — постучал ровно в мою кабинку капитан, — во мне всё ещё клокочет тупое отрицание своей неправоты, однако… прости, — смешок, — второй раз за день. Как-то перебор уже с извинениями, но… хотя, если честно я вообще ни черта не понял на что ты обиделась! Говоришь тебе, что ты приторная — ты дуешь губы. Говоришь, что безэмоциональная — ты плачешь. Что не так?

Я даже открыла дверку от возмущения, пусть и не встала, пока он опирался на край стенки кабинки.

— Пробовал говорить хорошее?! — сузила глаза я, — нет? В твою же компетенцию командира не входит не рассказывать какие вокруг все гнусные! Иди отсюда, дай почувствовать себя человеком, потому что рядом с тобой все вмиг стают… подонками, — смешок, — не думал, что тут обратная связь? Это ты провоцируешь на ответную грубость! Так что… — теперь были слёзы злости, — пошёл вон.

Озерфир такого явно не ожидал. Поэтому сперва обескураженно оглядел меня сверху вниз, а после нахмурился и оскорблённо возмутился:

— Ты не можешь меня выгнать, Фиджез, — спокойно и не так громко, как обычно, — это место общего пользования, так что…

Я хмыкнула, встала и попыталась закрыть свою дверь, бурча:

— Тогда шагай в другую кабинку, потому что эта занята!

Он и не напрягался, пока хмуро глядел за моими трепыханиями, не забывая держать одной рукой то, что я тянула двумя. На десятой попытке до меня вдруг добралась мысль:

— Это женская уборная, — отпустила створку и села обратно на закрытую крышку унитаза я, — и я напишу на тебя докладную.

Он закатил глаза. А после сделал шаг в мою сторону, сел рядом на корточки и начал говорить:

— У меня нет цели заставить тебя страдать или плакать, Фиджез, — продолжал удивлять меня капитан, — я вообще понятия не имею какого чёрта здесь творится, потому что меня сейчас буквально разрывает от того факта, что я сделал тебе плохо и ты расстроилась, и того, что ты снова поступила не так, как нужно было, сказала не то, как должна была и… вот ты точно поступаешь специально, чтобы шиза в моем сознании распространялась агрессивнее.

Я смотрела в его сейчас кошмарно близкие глаза. Видела и подергивающийся от нервного напряжения уголок губ, и россыпь мелких шрамов на щеке ближе к уху и…

— Ты отрицаешь, что я тебе нравлюсь, — прошептала ему в лицо.

Он усмехнулся.

— Не отрицаю, — прямо, как если бы говорила сама система, — но ты права. Фратрия пройдёт. И ты тоже не будешь триггерить меня каждым своим шагом.

Его лежащая на моей коленке рука накрылась второй, а на всю эту конструкцию легла его голова. Сердце скакало от того, что он делал беззаботно и будто привычно. Разве у него не так же?

— Это потому что я… п-пустая? — губы надулись от обиды.

Он дёрнул бровью.

— Не только, — легкая ухмылка на мои трясущиеся губы, — у тебя и в самом деле больше негативных для меня качеств, чем… про положительные я стараюсь не думать, сама понимаешь. Ты — равная противоположность той, кого я хотел бы видеть рядом с собой.

— Правильно тебя белобрысый Эрни идиотом назвал, — совсем без смеха отвлек нас Грегори.

Оз же усмехнулся.

— Давно тут стоишь? — спросил он у друга, слегка повернув голову на моем колене в его сторону.

Вот только мы оба не могли видеть через стенку кабинки.

— С самого начала твоего тупого монолога, который ты учил всю неделю, — улыбался словами Грег, — чувствуешь себя придурком?

— Не большим, чем ты, — с неохотой поднялся капитан, — Фиджез, мы реши…

Я вдруг хрюкнула, почувствовав себя гаже, чем могла бы.

— То есть ты на полном серьёзе думал, что я сейчас реву из-за того, что у меня безудержная любовь к тебе, а не ты чёртов болван, который просто попал в больное? — изогнула бровь я, — так?

Его лицо вытягивалось с минуту.

— То есть ты не… — подбежал к нам Грегори, — он тебе не… ой.

Я скрестила руки на груди.

— Разговор не про это, — хмыкнула я, пока скривившийся Озерфир отходил от меня подальше, — а про то, что он бросается словами так, будто у него их было ограниченное количество, а все хорошие он уже растратил!

Теперь я видела только соединившего две светлые брови в одну и смотрящего на недоступного мне во всех смыслах крокодила Грегори.

— М-мм… — пытался сдерживать улыбку он, — как ощущения, Оз? Теперь-то ты понял не только меня с Онни, но и саму Мако, — смешок, — она должна была по твоим «планам и замерам» ощущать примерно то же самое.

От Лакмаара донесся смешок.

— Думать, что эта дрянь взаимна, было легче, — хмыкнул он.

А я держала лицо. С какого перепугу этот козёл должен был уйти отсюда с улыбкой и мыслями какой он хороший? Хотел отшить меня. Сделал. Получил то же самое сам. Все получили по заслугам. Хотя бы больно в груди будет не мне одной.

— Боюсь представить, что именно во мне не так по твоим параметрам, — вспомнила