«Но в этом не было моей вины», – думал он, хотя понимал, что ей это безразлично.

– Давайте остановимся на ночлег, – предложил он.

– Здесь лучше не останавливаться, – ответил Кивер. – Мы тут как на ладони. Надо ехать дальше, пока не стемнеет.

Томас кивнул и с досадой посмотрел на серое сумеречное небо. Тьма стремительно сгущалась, а они еще даже не доехали до Криты. Даже если погода улучшится, от границы их отделяет не меньше двух дней бешеной скачки. Бедра его саднили так, будто на них совсем не осталось кожи, и с каждым шагом своей лошади он чувствовал, как из ран сочится жидкость, которой не было дело до дождя. Его спутники наверняка мучились тем же, но, разумеется, ничего не говорили, и чем сильнее ему хотелось, чтобы они пожаловались, тем отчетливее он понимал, что они не станут этого делать.

Вдруг Томас услышал какой-то звук.

Он остановил лошадь и обернулся, прислушиваясь, но из-за дождя ничего не разобрал. К тому же на дороге лежал огромный валун.

– В чем дело? – спросил Кивер. Он взял на себя роль неофициального лидера группы, хотя раньше регентская стража не позволила бы ему руководить даже походом на рынок.

– Тихо! – огрызнулся Томас.

Ему всегда нравилось звучание собственного голоса, когда он отдавал приказания. Сейчас получилось особенно внушительно – приказ не допускал неподчинения. Кивер послушно замолчал.

Теперь, несмотря на шум дождя, он снова услышал этот звук: стук копыт, метрах в ста позади, за поворотом.

– Всадники, – объявил Арвис.

Кивер с минуту прислушивался.

– Скачут быстро. Съедем в лес, вон там.

Томас кивнул, и все четверо съехали с тракта в лес, в котором было настолько темно, что Регенту едва удавалось направлять коня. Он даже не знал, как зовут животное – когда-то он дал ему имя, но позабыл его. Как это конь не разучился ходить под седлом за все эти годы? Должно быть, кто-то из конюхов выводил его на прогулки. Сам Томас не был любителем верховой езды. Он даже не вспоминал, что у него есть лошадь.

Отъехав подальше за деревья, чтобы их не было видно с дороги, они остановились среди чахлых кустов. Дождь шуршал листьями у них над головами, но Томас все равно слышал топот приближавшихся лошадей. Внезапно его сердце пронзил ужас. Это могла быть просто компания, припозднившаяся с охоты, или банда торговцев с черного рынка, не желавшая привлекать внимание к своим делишкам, но Томас всем своим сжавшимся нутром чуял, что это не так. Он чувствовал на себе пристальный взгляд угольно-черных глаз, которые каким-то образом видели каждый его ужасный поступок.

Когда до всадников оставалось метров пятьдесят, стук копыт прекратился.

Томас оглядел своих людей, и те ответили ему пустыми взглядами, ища ответов. Но у Томаса их не было. Ехать дальше в лес было бессмысленно: там стояла полная темнота, а быть настигнутым в темноте еще хуже, чем в сумерках.

Томасу вдруг вспомнилась игра, в которую он играл сам с собой в детстве. Он притворялся королевским стражником. Примерно раз в месяц он просыпался, чувствуя необъяснимый прилив смелости. Никакой конкретной причины на то не было, просто особое настроение: мир казался ему более светлым и радостным местом, и на протяжении целого дня он пытался вести себя как стражник Королевы, совершая правильные, благородные поступки. Он не дергал Элиссу за косички, не воровал ее кукол, не врал гувернантке, что ничего не таскал с кухни. Он заправлял постель, убирал за собой игрушки в детской и даже делал домашнее задание, как бы тяжко оно ему ни давалось. Как ни странно, мама или гувернантка обычно замечали это, хвалили его и давали ему что-нибудь перед сном: кусочек шоколадки или новую игрушку. Но со временем таких дней становилось все меньше и меньше, а годам к тринадцати он и вовсе о них позабыл.

«Если б только я просыпался таким каждое утро, – подумал вдруг Томас, и эта мысль наполнила его неизбывной и безнадежной тоской. – Если бы я был королевским стражником каждый день, все могло бы сложиться иначе».

Тут сквозь шум дождя прорвалось пение: звучный мужской баритон эхом разносился по лесу позади них. Голос звучал насмешливо, но в нем чувствовалась и скрытая угроза, от которой желудок Томаса сжался. Он часто слышал этот голос в своих снах и всякий раз просыпался прежде, чем его обладатель успевал убить его. Но теперь это ему не удастся.

Пение оборвалось так же внезапно, как и началось. Томас, прищурившись, вгляделся в полумрак. Он ничего не видел, но ясно понимал, его самого прекрасно видно: глаза у подонка были как у кошки. Охранники окружили его, обнажив мечи и всматриваясь в листву. Он подумал было сказать им, чтобы не тратили попусту время, но промолчал. Если они хотели погибнуть смертью храбрых, не ему их отговаривать. Разумеется, они и сами знали, кто пел. Дождь полил еще сильнее, и в мире, казалось, не осталось никого, кроме этой кучки насквозь промокших людей, застывших в тишине.

Томас задумался, что сделал бы на его месте королевский стражник. Он собирался было как следует поразмыслить над этим вопросом, как в те редкие дни в детстве, но нужды в этом не было: спустя мгновение ответ пришел сам собой.

Томас крикнул:

– Пощади моих людей!

Со всех сторон эхом раскатился смех.

– Людей, которые готовы пойти за тобой и поклясться в верности мортийской стерве? – отозвался Ловкач из своего невидимого укрытия. – Да я скорее оставлю в живых свору бродячих псов. Все вы – трусы и предатели!

Он снова запел.

– Это поют на каждом углу в городе! – прокричал Ловкач, и за насмешкой в его голосе отчетливо проступила злость. – А кто же сочинит баллады о тебе, Томас Рэйли? Кто станет восхвалять твое величие?

Глаза Томаса затуманили слезы, но он не посмел утереть их в присутствии своих людей. Он вдруг понял, почему Ловкач не убил его раньше, несмотря на многочисленные возможности. Он ждал девчонку – выжидал, пока та появится из своего укрытия. И никого не волновало, что Томас ни в чем не виноват.

– Я не стану молить о пощаде! – воскликнул Томас.

– Я уже много раз выслушивал твои мольбы.

Слева от Томаса Кивер рухнул на землю с ужасным булькающим звуком. Из его горла торчал нож. Следом упали Арвис и Коуэлл, пронзенные стрелами. Подняв взгляд, Томас увидел надвигавшуюся на него бесформенную черную фигуру. Он завопил от ужаса, но его крик оборвался, когда существо обрушилось на него, сбив с лошади. Он сильно ударился головой о землю и лежал, оглушенный. Камни врезались ему в спину, в воздухе раздалось пронзительное ржание его жеребца и удаляющийся стук копыт.