Эстер и Бадетта разошлись по своим комнатам, а вслед за ними ушли Эрмин и Тошан. Овид Лафлер тоже решил поехать домой, в Сен-Фелисьен. Его терзали угрызения совести и сомнения. Он пожал руку Кионе и зашагал к своему автомобилю, чувствуя на себе взгляд ее янтарных глаз – взгляд, который был полон упрека и в котором не ощущалось ни капельки жалости.

Мирей осталась, как она сама выразилась, «наедине с молодостью».

– А ну-ка все по кроватям, детишки! – шутливым тоном сказала она, глядя на Киону, Мукки и сестер-близняшек, сидящих за столом под фонариками.

– Ты сама ложись-ка поскорей спать, – ответила ей Мари-Нутта. – Я помогу тебе подняться по лестнице, и затем мы тут всё уберем. Завтра утром тебе делать будет нечего.

– Я и сама могу подняться по лестнице, милашка, а завтра утром домработница придет в семь часов. Мадам ее об этом попросила! Однако, если вам хочется спокойно поболтать друг с другом, поступайте, как сами считаете нужным. А теперь подойдите и поцелуйте меня все…

Молодые люди радостно повиновались. Когда они остались одни, Мукки сказал девушкам:

– Я доволен: Мирей чувствует себя намного лучше. Когда я видел ее в прошлый раз в конце июня, у нее сильно болели ноги и спина.

– Врач прописал ей таблетки, которые ослабляют боль, – угрюмо сказала Лоранс.

– А может, пойдем на берег озера после того, как тут уберем? – предложила Мари-Нутта. – Разведем небольшой костер и станем вчетвером ждать рассвета. У нас, кстати, еще осталось шампанское.

– Костер – это здорово, но давайте без шампанского! – сказала Киона. – Кстати, тебе, Лоранс, не следовало пить так много.

– Я делаю то, что хочу! И уж кому-кому, но не тебе поучать меня, как нужно себя вести.

– Почему это? Ошибки, совершенные людьми, учат их уму-разуму!

– Господи, куда подевалась моя ласковая сестренка? – покачал головой Мукки. – Что с тобой случилось, Лоранс?

– Она влюблена! – заявила, усмехнувшись, Мари-Нутта. – У нее на все одна причина!

Лоранс сердито поднялась и пошла в направлении озера. За ней побежал фокстерьер.

– Иди успокой ее, Нутта! – потребовала Киона. – А мы с Мукки тут все приберем.

– Тогда шевелитесь побыстрее и затем принесите на берег все то, что нужно для костра.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь периодическим монотонным уханьем совы, сидящей на вершине ели. Мукки, слегка встревожившись, стал расспрашивать свою юную тетю:

– Как, по-твоему, Лоранс и в самом деле любит Лафлера? Мне помнится, вы посмеивались над ней во время каникул, но она тогда в ответ тоже смеялась. Потому я не воспринял это серьезно.

– Я ничего не знаю. В течение нескольких лет – еще с тех пор, когда была совсем еще девчонкой, – я была уверена в том, что люблю Делсена. Я представляла себе, что выйду за него замуж, рожу от него детей и буду жить счастливо. Я наделена экстраординарными способностями, но они, эти способности, привели меня к катастрофе. Так что получается, я ошибалась, Мукки. Поэтому – ну что определенного я могу сказать тебе по поводу Лоранс?..

– Однако папа сегодня сказал мне, что ты вот уже несколько дней можешь читать чужие мысли.

– Да, это правда. Однако это не дает мне в данном случае никакого определенного ответа, потому что Лоранс думает только про Овида. А ты, кстати, уже забыл Акали? Ты прошлым летом вообще-то был в нее влюблен.

– Я не настолько силен, чтобы соперничать с Богом, – сказал Мукки с обреченным видом. – Вообще-то это все было ребячеством. Она казалась мне красивой, и я вбил себе в голову, что она мне очень нравится. Однако в Ла-Бе я встретил очаровательную девушку, которая мне действительно понравилась. Ее зовут Эмилия. Светлые волосы, курносый носик…

Они стали тихонько что-то обсуждать друг с другом с заговорщическим видом, курсируя между кухней и беседкой. Наконец, закончив свою работу, они смогли пойти к сестрам-близняшкам на берег озера. Ночь была спокойной и ясной. Над поверхностью озера дул легкий ветер, поднимавший небольшие волны, поблескивающие при свете луны.

Близняшки сидели на берегу. Мари-Нутта обнимала свою сестру. Киона, быстро собрав сухих веточек и еловой хвои, развела небольшой костер. Вскоре уже заплясали золотистые языки пламени, свет которых отражался на лицах молодых людей.

– Нам недостает Луи, – посетовал Мукки. – О нем есть какие-нибудь новости?

– Бабушка получила от него на прошлой неделе открытку, – ответила Лоранс. – Месье Луи скучает в летнем лагере и хочет вернуться домой. Дедушка позвонил туда и посоветовал воспитателям присматривать за ним получше.

– Но он тем не менее вернется раньше, чем предполагалось, – сообщила, ни на секунду не задумавшись, Киона.

– У тебя опять видение, да? – предположил Мукки, прикуривая сигарету – на это он не отваживался в присутствии своих родителей.

– Нет, видения у меня не было. Я просто это предчувствую. Я полностью изменилась с тех пор, как едва не погиб Делсен. Я могу читать ваши мысли, однако уже не могу ни с кем вступать в контакт на расстоянии. У меня больше нет дара билокации, нет видений, нет ничего! – посетовала Киона.

– Киона постепенно становится обычной девушкой – обычной до банальности, – усмехнулась Мари-Нутта. – В таком случае, ты не знаешь ничего о том, о чем мне поведала Лоранс?

– Может, и не знаю…

– Ну так вот, я теперь в курсе кое-каких событий из ее жизни, и я убедила ее вам о них рассказать. Представьте себе, месье Лафлер, которому целых сорок лет, осмелился ее поцеловать, причем в губы! А еще он погладил ей волосы и шею.

– Что-что? – возмущенно переспросил Мукки. – Какая наглость!

– Но я сама этого хотела! – воскликнула Лоранс, едва сдерживая слезы. – Кроме того, он потом попросил у меня прощения.

– Он тебя попросту использовал, – резко заявил ее брат. – Лоранс, ты слишком молода для того, чтобы встречаться с этим мужчиной. Я скажу папе, чтобы он запретил тебе видеться с Лафлером.

– Прошу тебя, Мукки, не делай этого. Я уверена, что Овид меня любит. Он, конечно же, говорил мне о нашей разнице в возрасте, но это все глупости. Я подсчитала: дедушка старше бабушки на тринадцать лет, но они тем не менее были очень счастливы друг с другом. Они счастливы друг с другом и теперь.

Киона молчала. Она могла бы очень многое рассказать по поводу счастья Лоры и Жослина, а также о том, кто настоящий отец Луи Шардена, которым, насколько она знала, был пианист Ханс Цале, погибший в Европе во время недавней войны. Она также могла бы многое рассказать про Овида Лафлера, к которому она не испытывала большой симпатии, потому что он в свое время мог расколоть такую замечательную пару, какой являлись Эрмин и Тошан. Да, Кионе следовало молчать, следовало хранить тайну о тех катаклизмах, которые случались в отношениях даже самых устойчивых семейных пар. Мукки, Лоранс и Мари-Нутта не знали, что у их отца была любовница по имени Симона, и они даже не заподозрили бы, что их мать когда-то загорелась желанием отдаться Овиду.