—А другая часть? — спросил Харпер.

—Жаждет мести. И если дойдет до мести, то в опасности скорее ты, чем я.

—Она может причинить вред. Мы это видели, — напомнила Розалинд.

Логан покачал головой:

—А мы идем в бой, вооруженные фотоаппаратами и диктофонами.

—И оптимизмом, — добавил Митч.

—Ну, она подняла ставки. — Логан взял Стеллу за руку. — Поскольку никто из нас не собирается капитулировать, идемте.

—Будем держаться вместе, — сказала Роз, когда компания поднималась по лестнице. — Что бы ни случилось. Мы еще ни разу не противостояли ей как команда. Думаю, в этом сейчас наше преимущество.

Харпер кивнул.

—Она всегда была хозяйкой положения, всегда нападала первой. Да, будем держаться вместе.

Когда они добрались до третьего этажа, Роз свернула к бальному залу и открыла раздвижные двери.

—Какие чудесные балы здесь устраивали когда-то! Я помню, как прокрадывалась сюда по ночам смотреть, как танцуют гости.

Она щелкнула выключателем — зачехленную мебель и узоры кленового паркета залил свет.

—Когда-то я чуть не продала эти люстры. — Роз подняла глаза на три роскошные хрустальные люстры, свисающие с расписных плафонов. — Но не смогла, хоть это и облегчило бы наше существование. Бывало, и я устраивала здесь приемы... Думаю, пора возобновить эту традицию.

—В ту ночь Амелия пришла сюда. Я в этом уверена. — Хейли крепче сжала руку Харпера. — Не отпускай меня.

—Ни в коем случае.

—Она вошла через веранду. Двери не были заперты. А если и были, она могла разбить стекло. Вошла — и ах... позолота, хрусталь, запахи пчелиного воска и лимонного масла. Дробь дождя, журчание воды в желобах... Свет.

—Я включила, — тихо сказала Роз.

—Нет, она включила свет. Харпер...

—Я здесь.

—Я вижу, вижу.

...Туман вполз вслед за ней, заклубился. Ее изрезанные о камни босые ноги оставляли грязные, кровавые следы на сверкающем полу.

Ее сердце наполнилось ненавистью.

Так вот как они живут в Харпер-хаусе! Роскошные залы, освещенные хрустальными люстрами, зеркала в золоченых рамах, длинные полированные столы, пальмы в кадках, пышные и пахнущие тропиками.

Она никогда не бывала в тропиках. Но придет день, и она отправится туда с Джеймсом. Они будут бродить по белоснежным песчаным пляжам вдоль теплой голубой воды.

Хотя нет. Нет! Их жизнь здесь, в Харпер-хаусе. Ее выгнали, но она будет здесь. Всегда. Она будет танцевать в этом ярко освещенном зале.

Она качнулась, закружилась в вальсе, кокетливо взглянула из-под ресниц на воображаемого партнера. Лезвие серпа в ее руке сверкнуло отраженным светом.

Она будет танцевать здесь ночь за ночью, если захочет. Будет пить шампанское, носить драгоценности. И будет учить Джеймса вальсировать с ней. Как он красив в своем голубом одеяльце! Как изумительно будут они смотреться вместе... Мать и сын.

Она должна немедленно пойти к нему, к Джеймсу, и они всегда будут вместе.

Она покинула зал. Где же детская? Разумеется, в другом крыле. Разумеется. Детям и тем, кто за ними ухаживает, не место рядом с шикарными бальными залами и изысканными гостиными. Какой аромат! Какой утонченный аромат!.. Дом ее сына. Теперь и ее дом.

Ее босые ноги утопали в ковре, мягком, как мех. Даже так поздно, даже когда все обитатели дома спали, в коридоре горели газовые лампы.

«Какое расточительство! — подумала она. — Жгут деньги».

А она сожжет их всех.

На лестничной площадке она остановилась. Вероятно, они спят внизу, негодяй и его шлюха. Спят сном богачей, хозяев жизни. Можно спуститься и убить их. Разрубить на кусочки, погрузить руки в их кровь.

Она рассеянно потерла большим пальцем искривленное лезвие серпа, увидела капельки крови. А их кровь, кровь Харперов, голубая? Было бы забавно полюбоваться, рассекая их белые шеи, заливая аристократической голубой кровью льняные простыни.

Тс-с-с-с... Чтобы никто не услышал. Вдруг кто-то из слуг проснется и остановит ее прежде, чем она выполнит свой долг?

Тс-с-с... Тихо, тихо. Очень тихо. Она похлопала пальцем по щеке, подавила смешок. Она будет тихой, как мышка.

Тихой, как призрак.

Она побрела в противоположное крыло дома, приоткрывая двери, заглядывая в комнаты.

И сразу поняла — подсказало материнское сердце, — когда протянула дрожащую руку к очередной двери. Там спит ее Джеймс.

В тусклом свете газового рожка она разглядела полки с игрушками и книжками, кресло-качалку, маленькие столики и комодики.

И колыбель.

Слезы хлынули из ее глаз, когда она метнулась к колыбели. Он спал там, ее бесценный сын. Чистые темные волосики. Розовые пухлые щечки. Милый, безмятежный, здоровенький...

Нет и не было на свете более прекрасного ребенка, чем ее Джеймс. Как же ему нужна ее ласка, ее забота! Она будет укачивать его и петь ему колыбельные. Чудесные колыбельные ее чудесному сыну.

Она забыла его одеяльце! Как она могла забыть его одеяльце? Как можно унести сына в том, что купили ему другие?

Осторожно, ласково она провела кончиками пальцев по его мягким волосикам и запела колыбельную.

—Мы всегда будем вместе, Джеймс. Ничто никогда не разлучит нас.

Опустившись на пол, она принялась за работу.

Серпом разрезала веревку. С петлей пришлось повозиться, но, кажется, у нее хорошо получилось. Действительно хорошо. Она отбросила серп, подтащила стул под многорожковую люстру и тихо запела, привязывая к ней веревку. Подергала. Довольно улыбнулась. Крепко держится, надежно.

Из мешочка, висевшего на шее, вытащила амулет. Она выучила заклинание, проданное ей колдуньей, но сейчас, рассыпая гри-гри вокруг стула, с трудом припоминала слова.

Острием серпа она рассекла ладонь, и кровь закапала на гри-гри, скрепляя заклинание.

Ее кровь. Кровь Амелии Элен Коннор. Та самая кровь, что течет в ее ребенке. Кровь матери — могущественная магия.

Она вся дрожала, но, возвращаясь к колыбели, продолжала напевать колыбельную. И впервые взяла на руки своего сына.

Измазала кровью его одеяльце, его розовые щечки.

Ах, какой он милый, какой тепленький! Рыдая от счастья, она прижала свое дитя к мокрой грязной рубашке. Он зашевелился, захныкал, но она лишь прижала его сильнее.

Тише, тише, мой драгоценный!.. Мамочка здесь... Мамочка никогда тебя больше не покинет... Он повернул головку, зачмокал. Но когда она опустила рубашку и прижала его к обнаженной груди, он выгнулся и заплакал.

Тише, тише, тише... Не плачь, не сердись... Милый, милый маленький мальчик... Укачивая его, она прошла к стулу. Ты с мамочкой. Мамочка никогда, никогда тебя не оставит. Идем с мамочкой, мой дорогой Джеймс. Идем с мамочкой туда, где ты никогда не узнаешь ни боли, ни горя. Туда, где мы будем кружиться в вальсе по бальному залу, пить чай с пирожными в саду.