– Это уж, ваше превосходительство, вы зря! – каркающим голосом воскликнул бывший военный. Должно быть, Сахневич. – Господин Гусев куда как вовремя явился. Еще бы минута – и все могло завершиться совсем по-другому. Видно, ангелы вам, ваше превосходительство, покровительство оказывают…

– Меня вот этакий ангел с пистолетом более чем устраивает, – хмыкнул я. – Но вы правы… Павел Павлович, если не ошибаюсь? Василий Константинович меня, можно сказать, на пороге остановил. Век теперь за его здоровье молиться буду.

Махнул Артемке, чтоб придвинул к моему ложу пару стульев. Пригласил прокурора и кандидата в каинские городничие сесть. Доктор, ничуть не смущаясь, сдвинул меня к самой спинке и устроился на свободной части дивана. Пока гости рассаживались, Гриценко успел разрезать мне штанину и с самым увлеченным видом принялся отдирать присохшую ткань от резаной раны. Пришлось сжать зубы и терпеть. И только гримасы, которые впечатлительный Гусев неосознанно воспроизводил, выдавали, какую жуткую боль я испытывал.

Вбежал Гинтар. Я непременно встретил бы его озабоченную физиономию смехом, если бы трудолюбивый доктор хоть на минуту оставил меня в покое. Впрочем, прибалт первым делом отыскал глазами Варежку, потом уже мне соизволил кивнуть. Большой босс, едрешкин корень!

Протиснулся в широко распахнутые двери белый, как беленая стена, хорунжий Корнилов. Примостился в уголочке, засунув руки в подмышки. Похоже, казачий сотник обладал завидной фантазией и уже успел представить себе пеший маршрут в составе арестантского конвоя в направлении дальних северо-восточных рубежей нашей необъятной. Пусть помучается, решил я. Впредь станет стараться предусмотреть любые возможные направления атаки на мое драгоценное тело. Пока же нужно было пользоваться положением и ковать размякшее железо. Тем более что в мозгах окончательно прояснилось и в голову перестали лезть назойливые сопли со слюнями перепуганного донельзя Германа.

– Господа! – прошипел я сквозь зубы с самым страдальческим видом, на который только оказался способен. – Василий Константинович. Я пригласил вас с тем, чтобы посоветоваться в одном весьма важном для процветания нашего края деле. И, конечно, представить Павла Павловича Сахневича, если вы еще не знакомы.

Прокурор с седым воякой переглянулись, кивнули и улыбнулись друг другу, как успевшие сойтись накоротке люди.

– Дело в том, что, пребывая в окружном Каинске, я имел несчастье близко познакомиться с тамошним городничим, Седачевым. Ознакомившись с его «достижениями», я выяснил, что в бытность на этом посту Павла Павловича в городе существовал надлежащий порядок, который ныне пребывает в отвратительном запущении. Потому и хотел спросить вашего, господин прокурор, совета, как человека, лучше меня знакомого с местными реалиями: а не вернуть ли господина коллежского асессора Сахневича на прежний пост? Ваш коллега, Петр Данилович Нестеровский, весьма его рекомендовал.

Брови молодого чиновника дрогнули, но в остальном он не подал и намека, что удивлен моим вопросом. Кажется, я вновь нарушил какие-то традиции. Впрочем, мне было плевать. Я же «новая метла». Имею право «мести», куда мне в голову взбредет.

– Петра Даниловича я знаю, конечно, ваше превосходительство, – наконец собрался с мыслями Гусев. – Как мне кажется, весьма достойный господин. Опытный и рассудительный. И к его рекомендациям, конечно, стоит прислушаться… Однако титулярный советник Седачев должность свою распоряжением барона фон Пфейлицера получил…

Я «лимонно» скривился. Даже притворяться не понадобилось.

– Впрочем, решать конечно же вам, ваше превосходительство, – облегченно выдохнул прокурор. Расстановка сил в местном серпентарии окончательно определилась. И думаете, только в Томске? Думаете, отголоски подковерной борьбы Дюгамеля с Пановым не могут докатиться сюда? А то, что эта борьба ведется, я еще в Омске выяснил. Мориц, мой обретенный вместе с Гериным телом старший брат, рассказывал, что Панов считает генерал-губернатора Западной Сибири слишком мягким, нерешительным и инертным. Как в деле приобретения для империи новых территорий на юге, так и в отношении внутренних неурядиц. Тем удивительнее полное энтузиазма письмо Дюгамеля ко мне. Но, видимо, порученные Александру Осиповичу переговоры с Китаем могли стать для «неповоротливого» генерала последней точкой в карьере, приди они к неприемлемому для государя результату. Тут даже самовольное разрешение на расселение казаков вдоль границы не выглядит рискованным. В крутые времена нужны крайние меры.

– Вот и хорошо, – обессиленно откидываясь на подушки, заявил я. – Вот и ладно. И еще одна просьба, любезный Василий Константинович. Не сочтите за труд приготовить соответствующий документ. От моего имени. Не будем откладывать это благое дело в долгий ящик. С тем чтобы Павел Павлович уже после Пасхальных праздников мог отбыть к месту службы.

– А что станется с господином Седачевым, ваше превосходительство?

– Ах да! Седачев! Укажите, что не позднее двадцать четвертого мая он с семьей должен прибыть в Колывань, где присоединится к экспедиции в Чуйскую степь. В тамошнем поселке русских купцов напрочь отсутствует какой-либо полицейский надзор. Вот и исправим сие упущение.

Сахневич оскалился. У него здорово получалось. Завидные для человека его-то возраста зубы включали в себя совершенно звериные, длинные и острые клыки. Скажем так – для съемок очередной серии «Сумерек» его гримировать не понадобилось бы.

– Будут ли мне даны какие-либо дополнительные инструкции, ваше превосходительство? – поинтересовался старый оборотень.

– Конечно, – простонал я. Добрый доктор начинал сшивать мне глубокий порез на ноге. – Посетите меня перед отправлением в Каинск.

В гостиной добавилось народу. Страдающий обострением фантазии Корнилов оказался совершенно скрыт за спинами Фризеля, барона фон Пфейлицера, казачьего майора Суходольского и глыбой Тецкова. На пороге торчала башня Безсонова. Приятно, конечно, проявление такой заботы обо мне, но вкупе с десятками горящих свечей вся эта банда только добавляла в жарко натопленную комнату духоты. Я уже расстегнул верхние пуговки рубашки, но свежести не прибавилось.

– Господа! – промокнув салфеткой выступивший у меня на лбу пот, воскликнул врач. – Жизнь его превосходительства вне опасности. Рана чистая и быстро заживет. Но господину губернатору пришлось пережить нелегкие минуты. Ему требуется покой и отдых. Посему прошу покинуть помещение.

И пока туземное начальство у дверей недовольно ворчало, я успел подозвать Артемку и Варежку. Денщику попросту приказал задержать в номере Корнилова и Тецкова, а Варежке – укрыться пока в кабинете. С ним разговор обещал быть долгим.

Гриценко, оттирая не первой свежести носовым платком кровь с пальцев, удовлетворенно разглядывал, быть может, впервые в жизни подчинившихся ему начальников. Наскоро зашитая рана его внимания больше не занимала. А я, глядя на багровый рубец, пытался припомнить – мыл ли окружной доктор руки, перед тем как меня пользовать? И обрабатывал ли рану? И сколько миллиардов бактерий сейчас атакует мое тело изнутри? От мыслей таких у меня даже комок к горлу подступил.