Военная организация с успехом использовала «национальные» связи: ее своеобразное «тыловое обеспечение» было сплошь еврейским. В этом отношении петербургская еврейская община, находящаяся далеко за пределами черты оседлости, мало чем отличалась от общин Вильны или Варшавы, где национальные связи срабатывали быстрее и казались более надежными, чем классовые. Штабом военной организации служила квартира Фриды Радзиловской и Августы Нейман. Литературу хранили сперва в квартире Аскинази, а затем в квартире Блюмана. Солдатские сходки проводили еженедельно в разных частях города, но чаще всего у Меры Брейны Фишер, дочери рядового запаса, в квартире, расположенной на Фонтанке, 129. Среди солдат, собиравшихся на сходках у Фишер, значительную часть составляли евреи, о чем имеется косвенное свидетельство Гавриила Полосина, дворника дома на Фонтанке и, как всякого порядочного русского дворника, внештатного осведомителя охранки. Полосину показалось странным, что в дом к Фишерам ходят солдаты-евреи, но на его вопросы Фишеры отвечали, что солдаты-евреи пользуются у них «кошерным столом». Связи между агитаторами СД и местной еврейской общиной были, пожалуй, единственным проявлением их еврейской самоидентификации.

Революционно-пропагандистская работа среди войск приобрела еврейский оттенок прежде всего благодаря пристрастным рапортам военных начальников. Рассмотрим с этой точки зрения дело о нижних чинах Выборгского гарнизона, по которому проходило 84 солдата. Солдаты крепостного батальона 7-го Финляндского полка — русские Арамилев, Щербаков, Филиппов, а также евреи — Розенталь, Нейштадт, Аронскид, Пивоваров и Трегубое — собирались в кофейне на главной площади Выборга. Иногда к их разговорам присоединялись двое других евреев, хорный музыкант Поляков и пекарь Мациевич. В этой кофейне, служившей легальной явкой, велись беседы о русско-финских отношениях, о поддержке идеи СД о независимости Финляндии и об организации вооруженного восстания. В поисках патронов для боевой организации СД Трегубов выехал из Выборга в Вильямстранд, где отыскал Петра Осипова, инструктора 1-й роты Финляндского полка. Трегубов попытался уговорить Осипова также вести пропаганду среди солдат и снабжать патронами боевую организацию. Осипов донес прапорщику Бабанову, а тот — полковнику Жданову. Полковник дал команду выдать ящик амуниции и арестовать Трегубова. После ареста Трегубова начались массовые аресты в Выборгском гарнизоне. Следователь, отступая от принятого в военно-судном управлении правила — давать имя, фамилию, вероисповедание, происхождение, год рождения и поступления на службу, с удивительной настойчивостью подчеркивает национальную принадлежность: «еврей Трегубое», «еврей Сорокин», «собирались на еврейской квартире». Для Трегубова его неосторожность заканчивается девятью годами каторги, для других солдат — сроками от трех до шести лет, а для Главного штаба — формирующимся убеждением, что мятеж и развал империи готовят СД и что СД в войсках — сплошь евреи.

Именно в этом заключалось парадоксальное положение еврейских солдат — членов СД. Как евреи, они широко пользовались своими этническими контактами и преимуществами — скажем, языком идиш как особым «тайным» средством общения; ссылкой на религиозный ритуал как своего рода алиби при возможных провалах; национальными связями как средством налаживания рабочих контактов. С этой точки зрения участие еврейских солдат в работе военных комитетов СД формально было еврейским. Тем не менее ни еврейский вопрос в России, ни вопрос о положении еврейских солдат в армии не стояли у них на повестке дня. Еврейские солдаты, агитаторы СД, готовы были поддержать любую национальную инициативу — финскую или польскую, но только не еврейскую. Их агитация напрочь была лишена еврейского содержания. Строго говоря, еврейские солдаты — члены комитетов СД — были полностью ассимилированы в российское движение СД. Они несли такую же ответственность за удачи и провалы революционной работы в армии и за интернационалистские иллюзии этой работы, как и их нееврейские товарищи. Сознательное использование революционных псевдонимов, впоследствии превратившихся в подлинные имена, свидетельствует как о личном решении отказаться от еврейской самоидентификации, так и о практическом удобстве такого отказа. Самосознание еврейских солдат и штатских претерпело известную трансформацию в СД. Каким бы сильным ни было их желание скрыть свое еврейское происхождение, тем не менее их следует рассматривать как индивидуальных евреев — деятелей русской революции, а не как ее «еврейский фактор».

Далеко не все армейские агитаторы действовали от имени Бунда, СР или СД. В 1905–1907 гг. большинство арестованных и осужденных евреев — это сочувствующие революционному движению одиночки, рассуждающие вслух о политике и армии. Как правило, они не формулировали никакой программы и не ассоциировали себя с какой бы то ни было партией или политической группой. Именно поэтому излюбленное чтение арестованных солдат в этот период — не столько партийная проза листовок, сколько стихи и песни. Характерной чертой этих жанров была их принципиальная беспартийность. Песня или стихотворение не были продукцией ни Бунда, ни СР, ни СД. Неслыханная популярность среди революционно настроенных солдат песенно-стихотворных жанров — свидетельство того, что узкая партийная пропаганда в армии им не нравилась. Она вносила в солдатскую среду несвойственные ей классовые разграничения. Наоборот, объединяющий пафос стихотворений и песен солдату явно импонировал. Песни и стихи, в отличие от партийных листовок, объединяли солдат независимо от их происхождения. Солдаты брали их с собой на гауптвахту, в дисциплинарный батальон, в казарму, на сходки. Рукописные тексты революционных песен и анонимных стихов антиправительственного содержания находили практически при каждом обыске. В январе 1908 г. генерал Эверт жаловался губернатору Скалону, что в газете «Ясная Поляна» помещено предложение сообщить адрес, на который солдату-заказчику могут выслать «Подпольные песни и рассказы».

В терминах военно-судного управления, типичной революционной деятельностью беспартийных солдат было «преступное пение», т. е. «революционная пропаганда, распространяемая посредством подрывного содержания песен». В одном из полицейских донесений военному министру Редигеру сообщалось о еврейских, польских и эстонских солдатах, подозреваемых в пении революционных песен и размахивании красным флагом во время движения поезда по Варшавско-Виленской железной дороге. Среди семи арестованных упоминались Владислав Шлепстак из 5-го Кавказского батальона; Герш Пуловер, Давид А^рамовиц, Нусин Гольцер и Ян Лaxypa из 155-го полка; Ян Херхель из 18-го Восточно-Сибирского полка. У рядового 103-го пехотного полка Горина было отобрано анонимное стихотворение филосемитского содержания, которое приводится в начале этой главы. Другой характерный пример — Гирш Каменецкий из Медведского дисциплинарного батальона. У его товарища Василия Войданова при обыске нашли тексты песен «Вы жертвою пали…» и «Смело, товарищи, в ногу». А у Каменецкого под матрацем на гауптвахте, где он отбывал дисциплинарное наказание, было найдено стихотворение, ретроспективно рассказывающее о событиях революции: конце Русско-японской войны, Кровавом воскресенье, погромах, восстании в Кронштадте. За распространение подрывных стихотворений Каменецкий и Войданов были сосланы на поселение.