– Смейтесь, смейтесь, я надеюсь, что моя маленькая брюнетка из кофейни…

– Надеяться бессмысленно, с тобой она все равно не пойдет, – рассмеялся Коломан.

– А с тобой и подавно: она ненавидит, когда подмышки воняют потом.

Попрощавшись с Коломаном и Опалинским, оплатив первый взнос за их старание, мы с Симонисом, Пеничеком и Драгомиром торопливо подкрепились в находившемся неподалеку трактире (куриный суп, жареная рыба, различные булочки, вареное мясо, каплун и куропатка). После этого я собирался вернуться в Химмельпфорте.

Но тут Симонис удивил меня неожиданным сообщением.

– Нам нужно поторопиться, господин мастер, нас уже может ждать Христо, – сказал он, зовя меня снова сесть в коляску Пеничека, которому он уже приказал ехать к большим охотничьим угодьям, именуемым Пратер.

– Ах да, Христо. Разве ты не говорил, что он подойдет поздне?

– Я вынужден просить прощения за эту небольшую ложь, господин мастер. Как видите, он вообще не пришел. Не то чтобы он не смог прийти. Он просто не хотел говорить при всех.

– Почему же?

– Не знаю. Сегодня утром я видел его, и он сказал мне, что для него лучше так. Есть что-то, что вызывает его недоверие.

– И что же?

– Этого он не сказал. Впрочем, он поведал мне, что, по его мнению, значение послания аги заключается исключительна в словах «soli soli soli».

– А почему он так решил?

– Он сказал, что дело тут в мате.

– В мате? – удивленно переспросил я. – Это каким же образом?

– Понятия не имею. Но на вашем месте я бы положился на его чутье. Христо – мастер игры в шахматы.

Христо Христов Хаджи-Танев, пояснил Симонис, зарабатывал на жизнь, позволяя бросить себе вызов в оплачиваемой партии в шахматы, которые он обычно выигрывал. Ночью Вена превращалась в неприкосновенную территорию игроков. На каждом углу города – в трактирах, кофейнях, заведениях для богачей и самых жутких трущобах – играя, бросали вызов судьбе.

Внезапно коляска подпрыгнула, Пеничек тут же повернул.

– Что случилось, младшекурсник? – спросил Симонис.

– Как обычно: шествие.

То были отцы-ораторианцы святого Филиппа Нери. Поэтому Пеничек быстро изменил направление и повернул на перпендикулярную улицу. Если бы нас увидели из процессии, нам пришлось бы остановиться, опуститься на колени и терпеливо ждать, рискуя опоздать на встречу с болгарином, пока святыню медленно пронесут мимо.

– Обычно Христо играет в трактире «У Зеленого Дерева» на Вальнерштрассе, – сказал Симонис, – милое заведение, всегда много людей.

Здесь встречались не только ремесленники, купцы и простой народ, пояснил он, но и почтенные аристократы со звучными именами, и клирики с безупречной репутацией, и все были готовы позволить обобрать себя профессиональным игрокам, будь то кости или карты, в фараона, в «тридцать и сорок», в триктрак и даже в шахматы.

– Большинство из них родом с вашей родины, Италии, и они – лучшие, включая и шахматистов. Христо часто говорит мне о Джоакино Греко, Калабрийце, который, по его мнению, является лучшим игроком всех времен. Они тоже играют на деньги, большие деньги, – добавил Симонис.

Нас снова прервали. Повозка Пеничека опять сделала резкий рывок в сторону.

– А что теперь случилось? – строго спросил мой помощник.

– Еще одна процессия.

– Опять? Да что сегодня такое?

– Понятия не имею, господин шорист, – ответил Пеничек с величайшим почтением. – На этот раз это валашское братство непорочного зачатия Марии. Все они идут к собору Святого Стефана.

Я выглянул из коляски, и прежде чем наш транспорт удалился в боковую улицу, я успел увидеть огорченные лица участников процессии и услышать их необычайно страстное пение.

Каждую ночь, продолжал тем временем свой рассказ Симонис, целые состояния меняли своих владельцев и оказывались, оставляя за собой слезы, отчаяние и мысли о самоубийстве, в карманах какого-нибудь итальянского рыцаря удачи: золото, поместья, дома, драгоценности, а у тех, кто ничего больше предложить не мог, даже руки и глаза.

– Глаза в качестве ставки в игре?

– Такие вещи даже не придут в голову человеку, который зарабатывает деньги честным трудом и ночью спит дома, господин мастер. Что ж, для того чтобы ограничить количество некоторых эксцессов, все еще остается в силе городской приказ 1350 года, который запрещает тем, у кого уже нет денег, но кто хочет сделать ставку, использовать в игре глаза, руки, ноги или носы. Однако есть люди, которые сделали это – и потеряли. По этой причине император Леопольд лет пятнадцать назад был вынужден обновить общественный запрет на азартные игры, поскольку они толкают людей в пучину нищеты и отчаяния.

Пока Симонис раскрывал мне тайны ночной жизни Вены, коляска остановилась из-за людской толпы.

– Младшекурсник, что, черт побери, опять творится? – спросил Симонис.

– Простите, господин шорист, – произнес тот смиренным голосом, – но этой процессии я не мог избежать при всем моем желании.

– Да что же сегодня такое? – удивился я, поскольку чересчур большое количество процессий одновременно обычно не случалось даже в столь религиозном городе, как Вена.

– На этот раз это гильдия ножовщиков. И они тоже идут к собору Святого Стефана, – поведал нам Пеничек.

– Похоже, сегодня там состоится крупное молитвенное собрание. Ты об этом что-нибудь знаешь, младшекурсник?

– К сожалению, нет, господин шорист.

И действительно, из-за процессии, возвестившей о себе пронзительным колокольным звоном, улица оказалась перекрыта. Во главе ее шли два подметальщика, разгребавшие в стороны снег, чтобы дать место «святым дарам». По венскому обычаю мы все должны были выйти из коляски и минуту стоять на коленях, осенять себя крестным знамением и бить себя кулаками в грудь, idem все прохожие вокруг.

– Проклятье, мы опоздаем, – причитал Симонис, а холод тем временем пронизывал нас до костей.

Процессия приблизилась, во главе ее шел священник, неся в высоко поднятых руках святыню. В толпе я заметил много плачущих. Рядом с нами группа молодых людей схватила своего одногодка и швырнула его наземь, заставляя встать на колени. В императорской столице протестанты (несчастный был, должно быть, одним из них) вообще-то должны были всего лишь приподнять шляпу, но их зачастую силой вынуждали опуститься на колени, как и все остальные. Говорили, что такой случай произошел даже с прусским послом, у которого императорскому двору потом пришлось прилюдно просить прощения.