— Я хорошо помню то время, когда мне доводилось встречаться с этими молодыми людьми, — бархатным грудным голосом ответила герцогиня де Лонгвилль. — Я прекрасно знаю, кто был хорошим приятелем господина де Клермон-Тайара, — при этом она бросила выразительный взгляд на Лесдигьера, — и кто отрекся от своей веры в желании быть рядом с другом и служить верой и правдой тому делу, которому посвятил себя мой супруг, подло убитый при Монконтуре, теперь ее взгляд устремился на Шомберга.

Но — странное дело — тот смотрел вовсе не на нее, а на ее соседку. Но так как после слов Франсуазы воцарилось молчание, то Шомберг, почувствовав неладное, бросил быстрым взгляд на Диану де Франс, желая узнать по выражению ее лица, не поступают ли они как-нибудь не так, как следовало бы. И, едва он поймал на себе ее хмурый взгляд, как понял, что не ошибся. Он посмотрел на Лесдигьера и с ужасом увидел, что тот тоже не отводит глаз от Анны де Лонгвилль. У него даже сердце екнуло: вот так так! Выходит, им обоим понравилась одна и та же! Что ж, поистине красота сразу же привлекает к себе мужские взгляды, но не до такой же степени, чтобы ради этого совершенно оставить без внимания соседку Анны и, упаси бог, встать на пути у друга, который, кажется, уже не видел ничего вокруг, кроме предмета своего обожания.

И Шомберг с истинным самопожертвованием тут же перевел взгляд на герцогиню Франсуазу и обворожительно улыбнулся. И вовремя, потому что улыбка уже начала сползать с лица герцогини, начавшей подозревать, что ее внешность менее привлекательна, нежели ее невестки. Увидев, что Шомберг смотрит теперь только на нее, она чарующе улыбнулась и тут же взглядом попросила подойти поближе, что Шомберг немедленно и исполнил. Лесдигьер, для которого эта мизансцена осталась незамеченной, сообразив, что остался один и выглядит нелепо, тотчас оказался у ног жены герцога де Лонгвилля.

Диана довольно заулыбалась. Все решилось самым наилучшим образом, но она поняла, что помог ей в этом Шомберг, великодушно пожертвовавший собой ради друга, а потому не могла не восхититься его поступком и слегка пожала ему руку, когда он проходил мимо нее. Шомберг ответил ей взглядом, означающим, что он прекрасно все понял.

— Что касается меня, — проговорила тем временем прекрасная Анна де Лонгвилль, обнажив в восхитительной улыбке жемчужные зубы, — то я счастлива, познакомиться с господином Лесдигьером и его другом — мсье де Шомбергом, о которых много слышала. Не каждому выпадает счастье быть знакомым с тем, кого называют «первой шпагой королевства», и его другом, который, говорят, столь же искусен в обращении с оружием.

— Иначе и быть не может, мадам, — улыбнулся Шомберг, — ведь я брал уроки у самого Лесдигьера и, думается мне, у него нет причин упрекать меня в том, что я оказался неспособным учеником.

— Так вам, значит, уже успели наговорить про нас кучу всяких небылиц? — спросил Лесдигьер.

На что Анна, захлопывая ненужную теперь уже книгу, ответила:

— Появление всякого нового лица при дворе всегда вызывает жгучее любопытство, в особенности у женской половины, вам надо бы это знать, мсье. Тот, о котором совсем недавно говорил весь Париж, не может не вызвать живейшего интереса, особенно если учесть, что он протестант и был в Париже в ночь на святого Варфоломея. Все диву даются, как вам тогда удалось спастись от резни.

— Верно, с ним были его друзья, — заметила герцогиня Франсуаза, — которые и помогли избежать смертельной опасности. Не правда ли, мсье Шомберг? Ведь католики стреляли в гугенотов из пистолетов и аркебуз!

— Правильнее было бы сказать наоборот: это мсье Лесдигьер и наш друг Матиньон спасли от смерти в ту ночь вашего покорного слугу, мадам, — ответил Шомберг. — Не подоспей они на помощь, эти мерзавцы растерзали бы меня так же, как и остальных, и уже не довелось бы иметь счастье видеть вас, герцогиня, и держать вашу прелестную ручку.

И он, к огромной радости мадам Франсуазы, поцеловал ее пальчики.

— Ну вот, — произнесла Диана де Франс, — я же говорила вам, что эти Орест и Пилад[50]неразлучны как в битвах, так и в амурных похождениях и, не задумываясь, пожертвуют собой, если это потребуется для спасения жизни или чести друга. Вам еще представится случай убедиться, милые дамы, коли ваши отношения с кавалерами не ограничатся лишь сегодняшним вечером. Что же касается меня, то я оставляю вас и надеюсь, что вам не придется скучать в обществе таких отважных и галантных господ офицеров, а вам, друзья мои, среди двух таких очаровательных дам.

И герцогиня, мило улыбнувшись на прощанье, покинула зал.

Шомберг по просьбе Франсуазы тут же начал рассказывать, что предприняли Лесдигьер с Матиньоном для его спасения и как им удалось остаться живыми в ту ночь. А мы, дабы не оказаться слишком назойливыми зрителями, по примеру Дианы тоже покинем их, ибо беседа затянется так долго, что только колокол церкви монастыря кармелиток вернет к реальной действительности, удары которого возвестят, что уже одиннадцать часов вечера и ворота Лувра закрылись. Впрочем, никого из четверых это не смутило.

На другой день весь Париж взбудоражило неожиданное и радостное известие: прибывают польские послы вместе с их духовенством и многочисленной свитой из шляхтичей. Они уже подъезжают к воротам Сен-Мартен, их встречают Франциск Алансонский, братья Гизы, члены магистрата, старшины города Парижа и весь цвет французского королевского двора. При подъезде к воротам послов встретили десять рот аркебузиров и красных камзолах с рукавами а-ля-буф, которые тут же произвели нестройный залп из своего оружия. Обменявшись приветствиями как с той, так и с другой стороны, кортеж двинулся по дороге к посольству в сторону королевских парков близ ворот Сент-Антуан.

Через день поляков принял в Лувре сам король Карл. Рядом с ним стояли его мать, Елизавета Австрийская, и трепещущий брат Генрих. Вид послов не только удивил, но и напугал Анжу. Когда первые приветствия были закончены и послы расселись на заготовленных для них местах, он дернул брата за рукав камзола.

— Посмотри, Карл, — зашептал он, — во что одеты эти люди! Все в каких-то немыслимых длинных халатах до пят, у каждого кривая сабля на боку и колчан со стрелами за спиной! А их бороды опускаются до самой груди! А их шапки с высокими перьями! И мне тоже надо будет носить такую, и ходить и таком же длинном халате?!.. Брат, брат! Неужто мне отныне придется жить среди этих диких людей?

— Это не страшнее, но весьма почетнее, чем позорно осаждать какую-то крепость, которую ты не мог взять целых полгода, — ответил ему король.

И тут взгляд Анжу упал на Марию Клевскую, супругу принца Конде. Он давно уже любил ее, и она отвечала тем же, и теперь мысль о том, что он навсегда лишится ласкового взгляда ее горящих глаз, что его любовь останется здесь, а он уедет в далекую варварскую страну, где будет жить в окружении других людей, исполнять чужую волю и привыкать к неведомым и непонятным обычаям — мысль эта вызвала такую бурю негодования, что на глазах появились слезы, а пальцы сами вцепились в руку Карла, сидящего рядом.