Рис. 22. Западнославянская подвеска с соколом. Музей Гросс-Радена, Германия. Фото автора

Ряд данных указывает на связь сокола с понятием времени или солнца. На основании русской загадки о появлении дневного светила: «Ясен сокол пришел, весь народ пошел», т. е. с дневным рассветом пробуждаются люди, А. Н. Афанасьев сделал вывод о связи сокола с восходящим солнцем[639]. Из велечальной песни следует, что сокол – сын небесных светил:

На русских средневековых монетах сокол также изображался вместе с небесными светилами и притом явно в мифологическом контексте: «Сходной символикой наделены монетные типы, на которых представлен всадник с соколом, на которых под копытами коня представлена голова дракона (монеты Москвы, Твери и ее уделов). Универальный и престижный характер символики всадника с соколом проясняется благодаря наличию рядом с ним на ряде монет Василия Дмитриевича миниатюрных изображений полумесяца или идеограммы солнца. Очевидно, эта черта связана с уподоблением русских князей небесным светилам…»[641] Представление о связи времени с птицей сохранилось и на землях бывшей Прибалтийской Руси: «Когда в Курляндии в 1868 г. была найдена костяная скульптура фантастической птицы, то в ней местные жители увидели “бога времени” курляндских вендов»[642]. Можно предположить, что причина, по которой сокол в отечественной традиции оказался соотнесен с временем, первоначально заключалась в его линьке, которая естественным образом связывает сокола с природно-временны́м циклом. Этот процесс сближает его и с регулярно сбрасывающей свою кожу змеей. Именно эта связь со временем и объясняет, почему именно эти два животных связывались нашими предками с образом Рарога. Показательно, что в фольклоре и змеи являются обладателями живой воды.

Славянский фольклор знает и образ интересующей нас птицы на вершине дерева, чему в сохранившихся текстах Авесты относительно птицы Варагн не находится параллелей. Как отмечает Л. Н. Виноградова, в восточнославянских колядках мотив сокола часто сочетается с мотивом о чудесном дереве:

В других украинских песнях говорилось о древе жизни посреди Мирового океана, на котором сидит орел или сокол[644]. Интересный сюжет был рассмотрен и А. Н. Веселовским: «Товарищество коня и сокола нередко встречается в румынских колядках и песнях; их состязание в беге есть еще и в мордовской, указывающей на какой-нибудь русский источник». Сама колядка гласит:

Очевидно, что перед нами достаточно архаичный сюжет, связанный с самым первым определением пределов неба и земли, а столб, на котором сидит сокол, символизирует собой мировую ось. Понятно, что сокол на вершине мирового древа аналогичен находящемуся там грифону, что приводит нас к выводу как о функциональной тождественности обеих персонажей. Поскольку имя Финист произошло от слова «феникс», то с учетом того, что в славянской письменности последнее фантастическое животное отождествлялось с грифоном («И абие грипсоси огъннии. птице не(.)(е)снии. нарицаемии финизи…»[646]), то сказочный образ Финиста – Ясного сокола также говорит о тождестве сокола и грифона. Едва ли можно сомневаться в том, что образ сокола на вершине мирового древа является более ранним, а грифона – более поздним. О том, что это имело самое непосредственное отношение к Рарогу, говорят данные языкознания: польск. rarog кроме значения «птица» точно так же обозначал и такое понятие, как dziw[647].

Поскольку оба мифологических существа тесно связаны и со стихией огня, это побуждает поставить вопрос о космогонической роли Рарога. Сюжет на хорезмском сосуде оставляет открытым вопрос о появлении огня-грифона. Возможны два варианта: или он существовал изначально, независимо от Первобога, или Первобог, собираясь создать видимую вселенную, выдохнул из себя часть огненного начала в виде грифона. В иранской мифологии с ее ярко выраженным дуализмом добра и зла мы не встречаем представления о двух Первобогах, один из которых был бы огненным началом, а из тела второго образовался бы весь видимый мир. Индийская традиция имеет знаменитый гимн Пуруше, в результате расчленения которого богами возникает вселенная, однако и она оставляет открытым вопросы о том, какие именно боги участвовали в жертвоприношении, как они возникли и в каком отношении они находятся к Пуруше. Как было показано мною в исследовании о «Голубиной книге», аналогичное представление о Первобоге существовало и на Руси, однако сохранившиеся варианты духовного стиха точно так же не дают ответа на аналогичные вопросы.