ненависть моя проснулась после охоты на вепря Морторха, ибо до тех пор наше соперничество было честным. Вепри всегда считались моими священными животными, и всё же один из них обернулся против меня.

Шип уколол её щёку, и на коже показалась капелька крови.

— Неужели? — усмехнулась Оона. — Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, дорогая. Помнится, ловкач Ритерх был от тебя без ума. Да и, насколько я знаю, этот скользкий змей до сих пор прислуживает тебе. Не ты ли натолкнула его на мысль посеять зёрна раздора между эльфами?

— Он обманул меня, как и вас всех! — Медб дёрнула рукой. Послышался треск рвущейся ткани — теперь в её рукаве зияла некрасивая прореха, а камешки из чудесного шитья осыпались в мох. — Сказал, что поможет мне завоевать титул прекраснейшей из королев, а земли и власть я добуду сама. И я добыла, как видишь. А титул станет моим, когда ты умрёшь!

— Не торопись, — Оона сложила пальцы свободной руки в щепоть, что-то шепнула, и её соперница, дёрнувшись, застонала от боли. — Пока что правда на моей стороне. Кстати, хотела поблагодарить тебя за того белого вепря, что задрал короля Финнлуи на охоте. Я страстно мечтала о мести и была счастлива, что возмездие настигло убийцу моего мужа, а я даже пальцем не пошевелила ради этого. Это ведь был твой вепрь, не так ли?

— Ошибаешься, — прошипела Медб, и терновник ослабил путы. — Я не желала ему зла. Не знаю, кто виноват: может быть, Калэх, а может, просто судьба…

Королеве Лета тоже удалось освободить одну руку, и теперь соперницы снова были в равном положении. Медб сжала пальцы в воздухе, и Оона резко выдохнула, хватаясь за горло.

Но смертоносное заклятие, легко убившее бы любого, не продержалось долго и рассеялось, не причинив королеве Осени серьёзного вреда, — всё-таки она была очень сильна.

— Теперь ответь мне, — обломав шипы возле своего лица, Медб взглянула прямо на соперницу. — Почему ты прокляла меня? Только оставь при себе пустые слова о том, что так было суждено. Я хочу знать истинную причину.

— Потому что ты заслуживала это, — Оона дёрнулась. Терновник крепко сжал её запястье — на медово-золотистой коже выступила тёмная кровь.

— Ложь! — Медб рассмеялась. — Ну, тогда получай!

Она сделала несколько пассов рукой — и над королевой Осени возникла тёмная туча. Сверкнула ослепительная молния, и ливень обрушился стеной. Он вмиг вымочил Оону с головы до пят. Её влажные волосы лезли в лицо, платье облепило фигуру, узорные рукава обвисли. Похоже, влага, которой напиталось всё вокруг, пригибала королеву к земле, словно камень, который тянет утопленника ко дну. Ей пришлось изрядно напрячься, чтобы удержаться на ногах, а не повиснуть на изломанных ветвях и острых колючках.

— Я просто завидовала тебе! — выкрикнула Оона. — Потому что ты была сильнее и удачливее. Добивалась всего, чего хотела, а все твои пакости неизменно оставались безнаказанными. Я всё гадала, почему такой гадине, как ты, везёт, а мне — нет.

Она схватилась за ветки и с треском развела их в стороны, не обращая внимания на выступившую на ладонях кровь. Ооне нужны были обе руки, чтобы обратить заклятие Медб против неё самой, — грозовая туча расползлась надо всем кругом, ливень сменился на моросящий осенний дождь, и королева Лета, охнув, скорчилась под его каплями, как будто те обожгли её кожу.

— Есть вопрос, который меня всегда интересовал, подруга, — последнее слово королева Осени выплюнула с кривой усмешкой. — Скажи, хоть раз в жизни ты привязывалась к кому-нибудь? Или твоё каменное сердце не способно чувствовать любовь?

— Зачем тебе это знать? Это не имеет отношения к нашей вражде!

— Я задала вопрос. Отвечай!

Терновник зашевелился, подползая всё ближе к Медб, и та в ужасе завопила:

— Да, ко многим! — ветка не остановилась, продолжив движение и обрастая по пути новыми листьями.

— Не лги, — Оона погрозила ей пальцем. — Я хочу узнать твоё слабое место. Чья гибель тебя расстроила бы больше всего?

— Олнуэн! — выдохнула Медб. — К ней я привязалась всей душой.

Она высвободила вторую руку, оставив обрывок рукава на ветке, а королева Осени расхохоталась во весь голос.

— Кто бы мог подумать! Ах, если бы я только знала раньше… Но ничего — Браннан тоже слышал твои слова. И даже если я уйду, а ты останешься, он найдёт способ тебя приструнить. В любом случае, ты окажешься в проигрыше.

Медб ничего не ответила, только резко выставила руки ладонями вперёд — и в сторону Ооны поползли извивающиеся лозы. В мгновение ока они проросли сквозь терновник, вытягивая из него соки, и скрыли от любопытных глаз обеих королев.

— Ну вот, — разочарованно протянул Джеримэйн. — На самом интересном месте…

А Элмерику вдруг почудилось, что из зарослей доносится едва различимая музыка. Будто бы где-то далеко — не в этом мире — играли волынки и били боевые барабаны. Он перешёл на истинное зрение, чтобы разглядеть невидимых музыкантов, но их не было. Увиденное тем не менее потрясло его воображение: силуэты Ооны и Медб расплылись, их тела превратились в стройные стволы, руки — в упругие ветви, волосы стали звенящей листвой, а украшения — зрелыми плодами, покачивающимися в такт нарастающему ритму барабанов.

Между собой сражались уже не эльфийки, а две древние стихии. Лето велело плодам зреть — Осень заставляла их падать и гнить под дождём. Лето выпускало побеги, превращая их в острые стрелы с оперением из листьев, и те срывались в полёт с упруго натянутой лозы-тетивы. Осень отклоняла их порывами промозглого ветра, срывала листву с ветвей, останавливала едкий сок, бегущий по древесным жилам… Лето терпело неудачу за неудачей и слабело. Элмерик вдруг понял, что если сейчас Медб проиграет, то вслед за весной сразу настанет осень, и не будет никакого урожая: не созреют колосья, плоды засохнут, так и не завязавшись. Может быть, даже Бельтайн не наступит — он ведь предвещает приход лета… Барабаны звучали всё громче, и ему вдруг стало страшно. Может, потому и выбрались фоморы, что миру настаёт конец, и скоро вообще всё пойдёт кувырком?