Он швырнул меч мне под ноги. Никто и никогда не швырял зачарованные клинки под ноги тому, кого они должны были убивать, – Темному Лорду.

Это ведь признание поражения. Жест отчаяния.

Герои не сдаются.

– Я покрыл себя позором, – тихо сказал Даниель. – Я не могу вернуться к своей армии без меча. Без твоей головы. Смерть – слишком легкое наказание для меня. Я трус и слюнтяй. Но предателем я не буду.

Я промолчал.

– У меня нет выбора, – сказал Даниель. – Я не могу убить тебя, если ты не дерешься, и я не могу вернуться назад, если ты жив.

Я опять промолчал.

– Я не могу сам, – сказал он. – Напивался до розовых слонов, приставлял к горлу кинжал, раздумывал, не броситься ли мне на меч, как делали великие воины древности. Но я не могу. Неужели тебе это так трудно? Ты убивал сотнями.

– Сначала скажи мне хотя бы то, что ты можешь сказать.

– Дай слово, – сказал он после некоторых раздумий.

– Слово.

Он продолжал стоять передо мной.

– Против тебя задумали подлость, Кевин. Чудовищную подлость. Бортис и его генералы. Был военный совет, все согласились. Никто не сказал ни слова против. И я не сказал. Не смог.

– О какой подлости ты говоришь? Это война.

– Ты еще поймешь, – сказал Даниель.

Что же такое они задумали, что герцог Даниель, мастер Третьего клинка, не хочет в этом участвовать даже ценой собственной жизни? Что дворянин его калибра может считать чудовищной подлостью?

– Ты больше ничего не скажешь?

– Нет.

– Даже если это может спасти чью-то жизнь?

– Ты – враг. Я и так уже сказал достаточно. Теперь дерись.

А придется, я ведь дал слово.

Можно было, конечно, не нарушая слова, позвать Ланса, который наверняка шатается где-то поблизости, и попросить его убить мастера Третьего клинка за меня. Думаю, что Даниель не имел бы ничего против такого решения. Но как я там говорил? Свою грязную работу я привык делать сам.

Ногой я швырнул Третий меч обратно Даниелю.

– Я подслушивала, – сказала Илейн. – Подслушивала у двери. Ты ведь попросил меня выйти, а не уйти. Можешь теперь меня убить.

– Почему в последнее время все просят меня их убить? У меня что, на лбу написано: «Палач. Берусь за любую работу»?

– Ты здесь хозяин. В этих стенах тебе даровано право жизни и смерти.

– Тогда живи.

– Если так, могу я спросить?

– Вполне.

– А если бы он убил тебя, когда ты отказался драться?

– Не убил бы. Он пришел сюда умереть, а не убивать. При любом раскладе он не хотел дожить до конца войны. А я предложил ему готовый вариант, при котором он мог остаться в живых. Понимаешь, он – дурак и рыцарь. Мальчишка. Он не был готов к такой войне, как наша.

– Он не намного моложе тебя.

– Когда я говорю «мальчишка», я имею в виду не возраст, а склад ума.

– По-моему, вы с ним друг друга стоите. Стоили… Как ты думаешь, что это за подлость, о которой он говорил?

– Не знаю. Но уже ничему не удивлюсь.

– Что такое они могли задумать, что мастер клинка предпочел умереть, лишь бы не увидеть этого?

– Боюсь, что мы скоро узнаем.

– Могу я задать еще один вопрос?

– Хоть два.

– Ты правду говорил? Что у тебя нет мотива, нет цели? Что ты не видишь смысла воевать дальше?

– Мне навязали войну, в которой я не могу победить. Все, что я могу, это трепыхаться подольше. Даже не ради себя, ради остальных. Пусть поживут еще чуть-чуть.

– Как ты во все это влез? Неужели у тебя не было другого выбора?

– Тебе бы с графом по этому поводу поговорить. У меня был выбор. Небогатый, но он таким был всегда. Сначала у меня был выбор – стать Темным Лордом или умереть. Я выбрал. Ты понимаешь, что именно. Потом у меня был выбор – захватить ваш мир или умереть.

– И что ты выбрал на этот раз?

– А ты не видишь? По-моему, я не очень похож на властелина мира.

– Ты выбрал смерть? Но почему тогда ты не выбрал ее в первый раз? Зачем длить существование, которое не приносит тебе ничего, кроме новых проблем?

– Я был молод, – сказал я. – Молод и наивен. И очень не хотел умирать. Мне тогда казалось, что я нашел третий путь, может быть, я его просто придумал. Попытка переломить ситуацию обычно кончается плохо для попытавшегося. Но пройти по третьей дороге у меня не получилось. Оказывается, выбор всегда сводился лишь к двум вариантам.

– Твои люди готовы умереть за тебя. Они и умирают каждый день.

– Я никого об этом не просил. Ты была права, они рабы. Мы все тут – рабы. У нас нет свободы делать то, что мы хотим. Мы делаем только то, что мы должны.

– Такой свободы, о которой ты говоришь, нет ни у кого.

– Неправда. У кого-то она есть. Просто таких людей немного. Ты, например. Ты не хочешь уйти? Ланс переправит тебя за стену.

– Как своих солдат? Им ведь не спастись, и вы оба это знаете.

Как быстро по Цитадели распространяется информация.

– У большого отряда нет шансов пройти незамеченным. У одного человека они есть. Тем более что ты девушка, и вряд ли кто-то усмотрит в тебе угрозу.

– Я не могу уйти.

– Почему?

– Не знаю. Но не могу. Не спрашивай меня ни о чем, Кевин.

– Значит, ты тоже выбрала смерть.

– Необязательно.

– Неужели ты веришь, что кто-то из нас переживет эту войну? Что Цитадель не падет?

– Все может быть, – сказала она.

Я рассмеялся в ответ.

В следующий полдень мы с герцогом Грома снова гарцевали на нейтральной территории.

– Какое объяснение вы придумали для своей армии на этот раз, герцог? Снова вызываете меня на бой?

– Веду переговоры о неконвенционном оружии. Вроде того, что было использовано этой ночью.

– Не помню, чтобы я подписывал какие-то конвенции.

– Тем не менее, я вас поздравляю, Император, – сказал он. – Это был хороший ход. Сильный. Одним выстрелом вы убили сразу двух зайцев. Даже больше. Целую толпу. Во-первых, и это самое очевидное, вы нанесли моей армии урон, сравнимый только с уроном, который она понесла во время штурма. Во-вторых, вы поселили страх в сердцах моих солдат. В-третьих, нам пришлось вывести из строя всех животных. Слонов, я имею в виду. Тех, что мы не убили ночью, в срочном порядке отправили назад, чтобы такое не повторилось. И в-четвертых, теперь нам придется избавляться от трупов. Мы не можем всех сжигать. И хоронить тоже не можем. Придется нам рубить их на части, чтобы вы не могли их оживить. Солдаты смирились с целесообразностью такого решения, однако оно их совсем не радует. Моральный дух моей армии этой ночью упал ниже предельной отметки, которую я установил.