Мамору. Это изящный ход, если всё получится... И да, наша дочь уже женщина. И как все мы, тоже должна служить Империи... жертвуя и судьбой, и мечтами. Сэнсей знал, что говорить.

— Да Сэнсей сам... — она вдруг резко раскрыла веер, и, обмахиваясь им, по-другому закончила фразу:

— Ладно. Даю вам срока неделю. Если не уломаете Малышку за это время... в Акамори сложат самую страшную сказку про Белую Императрицу.

...Первые несколько минут, окружив грустную Мацуко живой ширмой из нарядных рукавов и красивых вееров, ей вообще ничего не давали сказать. Фрейлины-подружки, поймав её в тесный круг теплых ладошек и объятий, пытались веселыми голосами развеять её тяжелое настроение, и, взахлёб, перебивая друг друга, рассказывали ей последние новости. Как всегда тихая, Чёртов Угол, рассеяно перебирала её правую сторону головы, а слева, буквально на ухе, висела Весёлый Брод, и шепотом рассказывала жгучие подробности только что прозвучавших сплетен про общих знакомых. Как-то потускневшая в обществе той, У-дайнагон с улыбкой счастья на лице молча тянула принцессу за рукав, чтобы поведать какой-то секрет, а новенькая среди них Мико Кавабато о чём-то просила, протягивая почти под нос новенькие веера, но и её голос тонул во всеобщем гвалте.

Понемногу, всё-таки они успокоились. Кое-чьи желания — например, желание Чёртов Угол причесать её тут же, на поле, она смогла удовлетворить, кое-с чем пообещала разобраться позже, а на большую часть сделала знак «молчать», ибо весь этот шум уже вызывал у неё головную боль, несмотря на то, что она по нему и соскучилась.

Притихшие подруги собрались в тесный кружок, и тогда она им и рассказала, что её не отпускают в школу Майи. Ответом был всеобщий гул недовольства.

— Недостойно Небесного Государя, так обманывать!

— От тебя ли я слышу крамольные речи?

— Ведь обещали же...

— А может быть, они хотят тебя в другой год отправить?

— Нет, — горько улыбнувшись, отвечала всем им Кадомацу: — Отец боится, что там на меня опять может быть совершено покушение.

— Ну, будто ты за себя постоять не сможешь!

— В самом деле!

— А что именно говорит Небесный Государь, Ваше Высочество?

— Он хочет выдать меня замуж, — принцесса тяжко вздохнула, и продолжила: — И нашел мне в мужья столь редкостного урода, что и в кошмарах не приснится!

— А где он?

— А кто он?

— И ты его видела?

— А ты ему понравилась?

— Неужто, в самом деле, урод?!

— Ещё какой! — принцесса выдвинула челюсть вперёд и показала: — Вот такой! И клыки до самого носа! — всеобщий хохот был ей ответом.

— Так кто же?

— Мы его знаем?!

— Господин наместник Нагадо, — вздохнула дочь Императора, и, взмахнув рукой, показала веером на ненавистного гостя.

— Бастард Хакамады? — оглянулись все, кто прикрывшись рукавами, кто веером, а кто — наоборот, приподняв вуаль.

— Ну, он вовсе не такой урод, — сразу прищурившись, оценили его стати самые смелые.

— Он псих! Убийца! И зачем тебя за него?! — заголосили наперебой самые пугливые.

— Где это видано, чтобы вместо сватов убийц посылать?! — возмутились самые правдивые.

— Да потом ещё и принимать такое сватовство! — вынесли приговор самые строгие.

— Это папа решил, что вы на меня так смотрите!

— А мы, думая о Небесном государе, так и смотрим!

— Но всё-таки... господин Наместник Нагадо... только не тебя ему, милая...

— Он же свою жену убил!

— Говорят, наговаривают на него, и вовсе не убивал.

— Мне папа сказал, что всё правда!

— Ладно-ладно... Ой, он сюда идёт!

— Это был он. Только никому не рассказывайте! — пригрозила она пальцем подружкам, и, развернувшись, поспешила прочь от него подальше.

— Тогда зачем тебя выдавать замуж за него, если он уже пытался?! — пытались догнать её подруги.

— За какого-то безродного!

— Он всего лишь приёмыш. Ты большего стоишь!

— Он теперь законный сын Хакамады. Разрешили и фамилию и цвета! — обиженно сказала Её Высочество, остановившись и стараясь избегать лиц подруг.

— Законный?! Не бастард?! Но тогда это всё меняет! — забежала впереди неё Фу-но найси.

— Что там может поменять, ты, глупая! — зашикали на неё остальные догнавшие фрейлины.

— Они теперь и пикнуть не могут, чтобы это боком не вышло всему клану! Ведь старший наследник Хакамады — сам Принц-Самурай!

— Да ты шутишь, — оглянулась с надеждой, пытавшаяся было пройти мимо Её Высочество.

— Через Первую Императрицу же! Если Старый Хакамада лишится приемного сына, то его земли, богатства и вассалы достаются Императору! — торопилась подруга, сверкая синими глазами: — А если его наследник виновен в покушении на Высочайшую Фамилию — то весь клан могут казнить сразу и сейчас.

— Неужели законы столь жестоки?

— Принцу Мамору перейдут все владения и титулы. Тех, кто откажется — разбомбят с воздушных кораблей. И всё, не будет больше фамилии Хакамада.

— В каком же он опасном положении!

— Да, и при этом мы можем делать с ним что угодно!

— Ух ты!

— Оказывается, что и от дурочки может быть толк!

— Сама дурочка!

— Знаете, что мы с ним сделаем! — заговорщицким тоном предложила первой отсмеявшаяся Весёлый Брод:

— Заманим его на нашу половину, а потом все вместе искупаем в Дворцовом Ручье! Или вот, моём стиле решение: давайте все его трогать, когда он будет проходить мимо. Он и забудет, к кому жениться приехал!

— Не думаю, что это понравится моему мужу, Кико-тян.

— Ну не нравится — так не надо. Тебя и не просят. Может, сама, что лучше предложишь?

— Искупать это хорошо, но как бы он после этого он не посчитал нас обязанными ему... Можно стишок про него сочинить и пустить по рукам.

— Стихи — это мелко! Надо что-нибудь грандиозное...

— Это почему это стихи — мелко? — обиженно вступилась за свою стихию У-дайнагон: — Да дайте мне время, я такой пасквиль на него напишу, он не то, что о нашей госпоже, вообще о женщинах забудет!

— Ладно. Ладно. Ёко, давай, дерзай. И все-все-все, ещё ближе, подавайте идеи, помогайте!

И подружки, почти закрывая сами себе свет головами, во всё теснеющем кругу начали вынашивать планы «страшной мести».