– О? Ну, я не знаю. Тебе стоило предупредить меня, Элеанор.

– Папа, впусти меня.

Он покачал головой.

– Это плохо…

– Папа, – возразила я. – Впусти! – Я протиснулась мимо него и, войдя в дом, увидела, что все гораздо серьезнее, чем мне показалось снаружи.

Повсюду валялся мусор. Крошки от еды покрывали ковер. Пустые банки из-под содовой, бутылки из-под спиртного, коробки из-под печенья. Куча пустых упаковок. Его одежда была свалена в кучу в углу гостиной, а на кухне в раковине возвышалась гора грязной посуды.

Я подозревала, что отец сильно опустился, но не представляла, что настолько. Он жил в грязи, но не замечал этого.

Он принялся суетиться, подбирая вещи, совершенно обескураженный моим появлением.

– У меня не всегда так, – солгал он. – Просто в последнее время все как-то навалилось, – пытался оправдаться он.

– Ты не можешь так жить, папа! – потрясенно воскликнула я. – Ты заслуживаешь лучшего.

Он поморщился.

– Только не начинай, Элеанор. Ты появилась без предупреждения. И у меня не было возможности прибраться.

– Но здесь еще никогда не было так ужасно! Только посмотри на себя… Папа… Ты вообще принимал лекарства?

Он поморщился.

– Я в порядке, Элеанор. И не нуждаюсь в том, чтобы ты являлась и осуждала меня.

– Я не осуждаю тебя, папа. Я просто беспокоюсь. Это ненормально, и ты выглядишь хуже, чем в последнюю нашу встречу. Я просто хочу помочь.

Его смущение вдруг сменилось гневом.

– А я не просил тебя о помощи! Она мне не нужна. Я в порядке.

– Вовсе нет. Ты сломлен, причем уже столько лет.

– Видишь? Поэтому я и не хотел, чтобы ты приезжала. Поэтому мы и не ужились вместе. Ты постоянно указываешь на мои недостатки.

– Папа, это не так! Я просто говорю, что волнуюсь за тебя.

– Что ж, тогда перестань волноваться! Мне не нужна твоя жалость.

– Это не жалость, это любовь. Я люблю тебя, папа, и желаю для тебя самого лучшего.

Но он в ответ не сказал, что любит меня.

И это всегда причиняло мне боль.

Опустив голову, он почесал в затылке. Он старался не смотреть на меня, и я не сомневалась, что это оттого, что я напоминала ему маму. Возможно, ему было тяжело смотреть на меня. Возможно, его боль была слишком сильна.

– Возможно, тебе лучше здесь не оставаться. Я не в лучшей форме и не хочу, чтобы ты жалела меня, понимаешь? Лучше тебе уйти, Элеанор.

Он отмахивался от меня.

Без лишних раздумий.

Прогонял меня, и здесь уже ничего нельзя было поделать.

Весь обратный полет в Иллинойс я проплакала. Я плакала, потому что беспокоилась за него. Я боялась за него. Мне было больно. А затем я попросила маму присмотреть за ним, потому что теперь не сомневалась, что отныне ничего не могу для него сделать.

* * *

Вернувшись в Иллинойс, я принялась искать работу. Я собирала по кусочкам свое разбитое сердце, пытаясь учиться жить дальше.

И постоянно думала об отце и о Грейсоне, об их сердцах, надеясь, что они по-прежнему способны биться. И продолжала делать единственное, что могла для них сделать, пока все мы барахтались в водах грязной и бурной жизненной реки: любить их на расстоянии.

Я скучал по ней.

С тех пор, как мы расстались, я каждый день скучал по Элеанор, но изо всех сил старался наладить отношения с девочками. Они стали моей главной целью, и я понимал, что до тех пор, пока в их жизни все не встанет на свои места, я не имею права больше ни о ком думать. Хотя Элеанор без спросу врывалась в мои мысли, и я не противился этому. И, если честно, эти мысли добавляли света в мою жизнь.

Пришел декабрь, и второе Рождество без Николь. Нам по-прежнему нелегко давались праздники, но мы с девочками вместе преодолевали все трудности. В то рождественское утро траву покрыл иней и на улице стоял жуткий холод. Я нацепил зимнюю куртку и, достав несколько одеял из чулана, отправился в гостиную, где сидели Лорелай и Карла.

Они изумленно уставились на меня.

– Куда ты собрался? – спросила Карла.

– Думаю, мы могли бы навестить вашу маму и пожелать ей счастливого Рождества, – предложил я. – Хотите?

Они бросились одеваться, а затем мы в полном молчании отправились на кладбище. Когда мы остановились у ворот, я увидел на кладбище и других людей, навещавших своих близких в этот особенный день, рассказывая им о своей жизни.

Мы с девочками подошли к могиле их матери и разложили на земле одеяла, а затем уселись, крепко прижавшись друг к другу.

Некоторое время мы молчали, просто предаваясь воспоминаниям.

– Вот куда я ходила, – прошептала Карла, глядя на надгробную плиту, – когда пропускала школу. Я приходила побыть с ней, – наконец, призналась она. – И здесь мне становилась легче. Мне казалось, она что-то говорит мне, просто я не слышу.

Я взглянул на дочь и слегка улыбнулся.

– Я тоже это делал после ее смерти. И чувствовал то же самое. Казалось, она что-то пытается сказать, но я не мог разобрать.

– А почему вы просто у нее не спросили? – с любопытством поинтересовалась Лорелай. – Я постоянно задаю маме вопросы, и она отвечает.

Я улыбнулся Лорелай, надеясь, что тот дар, которым она обладала, никогда ее не покинет. Я прижал ее к себе.

– Некоторым людям это дается легче, Лорелай. Некоторые способны сохранять связь с любимыми после их смерти.

– Да, мы с мамой лучшие подруги, – заявила она. – Просто попытайся поговорить с ней.

– Как ты это делаешь, Лорелай? – спросила Карла. – Разговариваешь с ней и понимаешь, что она тебя слышит?

Она пожала плечами.

– Просто надо поверить.

Глубоко вздохнув, Карла закрыла глаза.

– Привет, мам, это Карла. Я просто хотела сказать, что очень по тебе скучаю. Каждый день. И мне не становится легче. Я скучаю по твоим неудачным шуткам, по твоему смеху и ужасному музыкальному вкусу. Я скучаю по той радости, которой ты наполняла самые мои ужасные дни. И помню, как ты утешала меня, когда кто-то обижал меня. – Слезы покатились по ее щекам, и я вытер их ладонью, а она продолжала говорить. – И я скучаю по твоим объятиям. Я так хотела бы тебя обнять, но последнее время папа тоже неплохо этому научился. Так что вот. Нам плохо без тебя, но все же мы справляемся. Мы поддерживаем друг друга, и я просто хотела, чтобы ты это знала. Я очень тебя люблю.

Она открыла глаза и вытерла слезы.

– Карла? – прошептала Лорелай. – Ты слышала?