Вернувшись с горячими кружками, обнаружил, что Райер и Таймин уже набивают рты мясными лепешками. Райер забрал у него кружку, подтолкнул тарелку, предлагая присоединиться.

– Ора не нашлась? – спросил ректор. Джун отрицательно качнул головой, разглядывая блюда на столе с какой-то растерянностью. Вроде и хотелось есть, и в то же время он бы не расстроился, если стол был бы пустой. Сделал глоток горячей сайхвы и решил ограничиться выпивкой.

Таймин немного подождал и сам положил ему ложку овощей, кусок мяса, накрутил на вилку длинную лапшу и отдал прямо с этой вилкой.

– Ешь, – кивнул на тарелку. – Я для чего бегал в таверне за поваром? Он вообще-то уже уходить собирался.

– Ладно, – Джун погонял по тарелке горошек, поднял глаза на Таймина. – Сколько тебе лет?

– Тридцать восемь. А что?

– Мне тридцать, – наколол на вилку что-то похожее на брокколи, поднял, рассматривая. Райер даже перестал жевать, прислушиваясь. – Почему ты не женат?

Ректор пожал плечами. «Тридцать. Я думал, меньше. Хамиру столько же должно быть, они родились в один год».

– Если со мной что-то случиться, не хочу оставлять жену одну разгребать проблемы.

Джун кивнул, принимая объяснение. Сунул овощ в рот, жуя на автомате: все-таки голодный, желудок потребовал еще. Подвинул тарелку ближе, но больше двух вилок не осилил.

– Ты заходил в игру? – спросил Райер у ректора.

– Когда? – раздраженно отозвался Таймин. – Только домой пришел.

– Мы можем остаться здесь? На ночь? – спросил Джун, отчаянно надеясь, что их не прогонят. До боли хотелось быть среди людей. Слышать в темноте еще чье-то дыхание, а не только свое и Райера.

– Оставайтесь, – быстро согласился Таймин. Так быстро, словно он тоже не хотел быть в одиночестве. – Можете лечь в моей комнате, если не смущает одна кровать на двоих. У меня лишняя только узкая кушетка.

– Поставишь ее тоже в своей комнате? Там есть место.

– Как в общежитии? – усмехнулся Таймин. – Хорошо, устроим мальчишник. Сварю еще сайхвы.

Райер молча слушал переговоры Джуна с ректором и ел. Не совсем понимал, откуда такая потребность остаться в чужой квартире на ночь.

– Может, поделишься? – тихо спросил он у напарника, когда Таймин вышел устраивать себе спальное место. – Почему мы ночуем здесь?

«Мне страшно, Рай. Чем ближе конец, тем больше я боюсь остаться один. И не хочу видеть ментора и Карсо, которые уже мысленно прощаются со мной. Позволь мне забыть о моем состоянии и просто посидеть с вами в темноте».

– Мне показалось, будет здорово. Как в детстве, помнишь? Когда отец нас отправил в лагерь?

– Помню, – проворчал Райер. – Ты болтал всю ночь и мешал мне спать. Сейчас будет так же?

– Нет, – уверенно ответил Джун с усталой улыбкой. Ректор отнес в спальню полный чайник сайхвы и позвал их. А, может, и да.

– Переодеваться будете? – Таймин открыл свой шкаф. – Могу предложить футболки, пижамы, штаны. Все чистое.

– Да, дай что-нибудь, – Райер посмотрел на Джуна, снимавшего с себя тонкий свитер. – Раз уж мне спать с ним под одним одеялом, я не готов раздеваться.

Ректор кинул ему майку и спортивные штаны. То же самое предложил Джуну, но тот покачал головой.

– Я не рискую сильно кутаться. Лучше замерзать, чем жариться.

Выключив основной свет и оставив слабый ночник, они забрались под одеяла с кружками в руках. И Райер признал, что такие посиделки глубокой ночью доставили ему удовольствие. Когда можно расслабиться и знать, что через час не нужно куда-то нестись. Что можно говорить, пока не начнут слипаться глаза, а потом уснуть под звук другого голоса. И знать, что утром он проснется в той же компании, и сонный еще брат улыбнется ему. А ректор сварит кофе и принесет в спальню.

– Ваши матери, – раздался негромкий голос ректора. – Что с ними? Заранее прошу прощения, если это больная тема.

– Они умерли, – ответил Райер за них двоих. – И его, и моя.

– Могу спросить – как?

– Моя мама умерла почти сразу после моего рождения, – Джун и не помнил ее, даже фотографий не было. – Я ничего о ней не знаю, а отец не рассказывает. Знаю только, что она была отсюда, из Тельальхи и вроде как болела сильно.

– Я свою помню, – ровно проговорил Райер и сделал большой глоток сайхвы. И до сих пор ему было больно, когда вспоминал мать. – И Джун должен помнить, – Джун кивнул, подтверждая. – Ты был прав, она была из ксуров. Наложница отца. Я думал, что он женится на ней. Но она тоже заболела. И умерла, когда нам было по шесть лет.

– И с тех пор ваш отец один? – Таймин в несколько глотков опустошил свою кружку и потянулся за чайником. – А вы?

– Мы вдвоем, – засмеялся Джун, скрывая горечь за напускным весельем. – Всегда были.

– Не всегда, – бросил Райер. – Тебя забрали.

Джун повернулся к нему и вздохнул.

– Ненадолго…

– На пять лет! – воскликнул Райер. – Пять лет…

– Хватит об этом, – Джун глянул на Таймина, который внимательно их слушал. – Я учился. Ты тоже. И это было давно. Сходи лучше за чайником, мы уже выпили все.

– Я имел в виду девушек, – глаза ректора мягко блеснули в полумраке. – Знаю, что гвардейцы – тоже люди, и у них есть семьи.

– У таких как я – нет, – прямо ответил Джун. – А чего Райер тянет – я не знаю. Давно бы уже нашел кого-нибудь.

Получил ощутимый пинок по ноге под одеялом и откинулся на подушку. Алкоголь приятно расслабил голову. Чуть выпивший – такое состояние его устраивало. А вот напарник злился, судя по его возмущенному сопению в кружку.

– Почему у тебя не может быть семьи? – не понял Таймин. – Запрещено? Чтобы не отвлекались?

– Не интересуют отношения, – усмехнулся Джун. Ректор удивленно поднял брови. – В нас вливают столько гадости, что забываем, как любить, не понимаем смысла слова «вкусно», кто такой друг и зачем он нужен. И женщина – это просто человек, две руки и две ноги, тело, которое кто-то может повредить, и мы потом ищем, кто это сделал. Никаких чувств и желаний. Удобно ведь для работы, правда?

– Это дико, – прошептал Таймин, глубоко шокированный услышанным. – Так обращаться с людьми… Кто им позволил?

– Я тебе говорил, – напомнил Райер, – что психоделики – собственность гвардии. Про светофор помнишь? – Таймин машинально кивнул. – Это вещь. Которая должна выполнять свои функции.

Ректор исподлобья глянул на Джуна, не выглядевшего вещью. Он получал удовольствие от выпивки, его лицо выражало наслаждение от того, что сейчас он находился здесь. Он дышал, приходил в ярость, злился и смеялся. Не потому, что так было надо, а потому что это были его