На Наполеоне был надет сюртук, который он только что получил от портного. В нем он казался выше, что, конечно, было результатом пылкого желания похудеть. Он выглядел весьма подтянутым. При свете факелов его лоб казался выше и белее. Походка была быстрой, и в ней не осталось тяжести и неторопливости, когда он с ленцой прохаживался по территории Лонгвуда.

Бетси почувствовала, как у нее сжалось сердце. Никогда прежде он не выглядел таким внушительным и… романтичным. В первый раз она поняла, почему женщины не могли противостоять ему и почему он очаровывал людей даже в покоренных странах. Она решила, что таким был Наполеон, когда мимо него проходила гвардия и солдаты восклицали. «Идущие на смерть, приветствуют тебя!»

«Как он чудесно выглядит, — подумала девушка. — Он мне совсем не кажется старым!»

В этот момент она вспомнила, о чем ей говорила Леди в Вуали:

«Вы по уши влюблены в Героя».

Сейчас она понимала, что ее чувства по отношению к императору были несколько иными. Возможно, она им увлеклась. Об этом ее тоже предупреждала Леди в Вуали.

«Я не должна этого делать, — решила девушка. — Я должна быть разумной, и мои чувства не могут взять верх надо мною».

Когда группа повернула к воротам, Наполеон взял у слуги один из факелов и описал над головой красивую широкую огненную арку. Он даже изобразил балетное па. Но в этот раз движение было легким и изящным.

«Что случилось? — подумала девушка, приближаясь к окну. — У него чудесное настроение. Я никогда не видела его таким».

Такое настроение было также и у маршала. Если бы кто-то попытался за ним понаблюдать, то заметил, как на лице Бертрана отражались чувства императора. Но никому это и в голову не пришло сделать. Дамы столпились у окна, а Вильям Бэлкум отнес бокал в столовую и поставил его на стол.

«Ни на кого не может так хорошо повлиять это ужасное испанское вино», — подумал он про себя.

Войдя в небольшую гостиную, Наполеон поцеловал руку хозяйке дома.

— Дорогая, вы очень добры и тактичны и позвали к себе только приятных мне людей.

Он задержал руку на плече Бертрана. Бетси внимательно наблюдала за ними, и ей стало ясно, что у них была какая-то общая приятная тайна. Глаза у них блестели. Она сама начала волноваться, не понимая, в чем тут дело. Почему вдруг разгорелись пухлые щечки Бертрана?

Наполеон позвал Перрона и взял из его рук сверток. Это оказался футляр из розового дерева. В нем находилась шестиструнная гитара. Наполеон вынул инструмент и показал его всем присутствующим.

— Эта гитара принадлежала моей сестре, и она прислала ее мне до того… как я покинул Париж. Господи, как же хорошо она играла! Она была в этот момент прелестна. Моя прекрасная Полина не была хорошей музыкантшей. Тоже самое относилось к императрице. Жозефина играла на арфе лишь одну мелодию, да и ту — весьма плохо.

Надеюсь, что сегодня вечером, все будет наоборот, — продолжал император, — Бетси-и, я слышал, как вы играли у себя дома, и мне кажется, что у вас это неплохо получалось. Вы сможете что-либо исполнить на этом инструменте?

Бетси взяла в руки гитару, коснулась струн и провела рукой по гладкой поверхности. Она прикасалась к инструменту бережно и ласково.

— Какая чудесная гитара. Боюсь, что она слишком хороша для моих весьма средних способностей. Джейн играет лучше меня.

— Джейн здесь нет, — император повернулся к мадам Бертран. — Я слышал, что вы собирались играть в вист. Вас как раз четверо, и вы все играете лучше меня. Мне хочется послушать, как Бетси-и попробует сыграть на гитаре.

Все действительно собирались играть в вист, а Бетси с императором отправились в полумрак маленького садика. Ее твердой рукой направлял туда император. Они уселись под деревом. Юбка девушки раскинулась у ее ног широким веером и скрыла кресло полностью. В полумраке казалось, что Бетси парит в воздухе.

— Я волнуюсь, сир. Я действительно не очень хорошо играю на гитаре, а это — чудесный инструмент.

Наполеон не сводил взгляда с лунного лучика, волшебно расцвечивающего ее волосы, скрепленные узкой темной бархатной ленточкой.

— Этому инструменту повезло. Его всегда ласкают руки прекрасных женщин. Бетси-и, вам не стоит быть слишком скромной. Я хочу вас послушать.

Бетси начала перебирать струны и заиграла знакомую мелодию.

— Это французская песня, — заявил Наполеон.

— Песня Дюнуа, вам она должна быть хорошо знакома. По-моему, ваша племянница королева Гортензия Голландская помогала написать эту вещь.

Наполеон попытался вспомнить, а потом кивнул головой.

— Да, вы правы. Гортензия придумала мелодию. Она была более музыкальной, чем ее мать. Но почему-то эту мелодию начали использовать роялисты, и мне было неприятно ее слушать. Но мелодия вполне хороша. Спойте для меня.

— Мне известен отрывок песни. Я сыграю всю мелодию и спою ее самый конец.

Она начала уверенно играть, а потом запела по-английски:

«Бессмертная королева Небес,

Исполни солдатскую молитву.

Пусть стану я рыцарем смелым.

И сердце красавице отдам,

Пусть буду я рыцарем смелым

И сердце красавице отдам».

Наполеон не сводил с девушки глаз. Казалось, что он упивался прелестью юной красавицы.

— Малышка, у вас голос стал гораздо лучше. Но вы вообще настолько изменились, что я не могу поверить, что все случилось за такое короткое время. Как понять: у французской песни — английские слова?

— Кажется, ее перевел сэр Вальтер Скотт.

— Значит, так появляются песни на вашем невежественном острове?

— Пожалуйста, сир! Такой прелестный вечер… Неужели вы не можете более вежливо говорить о нас?

Наступило молчание, а потом Наполеон вздохнул.

— Вы не должны на меня обижаться из-за того, что я говорю колкости. Мне больше ничего не осталось.

— Вы хотите, чтобы я спела английскую песню? Она совсем новая и мне нравится.

Император утвердительно кивнул, и из-под пальцев девушки полилась печальная мелодия.

«Арфа когда-то наполняла залы Тары

Звуками музыки.

Сейчас она молчит и висит на стенах Тары,

И все кругом мертво.

Так гордость прежних дней

И нашей славы закончились, умолкли насовсем.

Сердца, что прежде бились сильно от похвал,

Теперь молчат».

— Я слышал, как Грассини пела эту песню, — заявил император. — Только тогда она пела по-итальянски. Мелодия весьма приятная, и вы поете ее с чувством.

— Грассини? Она была среди остальных?