от прогресса, их пример часто приводится при критике страхов перед технологиями, которые создают безработицу. В конце концов, луддиты ошибались – рабочие места не исчезли, а заработная плата и условия жизни сегодня намного выше, чем были в их время.

И все же луддиты ошибались гораздо меньше, чем мы могли бы предположить. В ходе промышленной революции исчезала именно их работа, одновременно с рабочими местами целого ряда ремесленников. Нам говорят, что в долгосрочном периоде все закончилось хорошо, но этот долгосрочный период продлился слишком долго. Реальная заработная плата «синих воротничков» в Великобритании с 1755 по 1802 год сократилась почти вдвое. Это не слишком показательно, поскольку 1802 год был особенно кризисным, но в целом между 1755 годом и концом века на рынке труда существовал понижательный тренд, а рост начался лишь на рубеже веков. К уровню 1755 года их заработная плата вернулась только в 1820 году, 65 лет спустя[471].

Этот период интенсивного технического прогресса в Великобритании был также эпохой интенсивных лишений и очень трудных условий жизни. Историк экономики Роберт Фогель показал, что мальчики в Англии в этот период значительно недоедали по сравнению даже с рабами на юге США[472]. В художественной литературе того времени, от Фрэнсис Троллоп до Чарльза Диккенса, происходящее с экономикой и обществом описывалось с некоторой долей неприкрытого ужаса. Это действительно были тяжелые времена.

Нам известно, что в конечном итоге дела в Великобритании пошли иначе. Хотя некоторые рабочие потеряли работу, трудосберегающие инновации повысили рентабельность других факторов производства, а следовательно, и спрос на работников, производящих их. Усовершенствования в технологии ткачества, такие, например, как летающий челнок Джона Кея, увеличили спрос на пряжу, создав рабочие места в ее производстве. А растущее благосостояние тех, кто получал прибыль от этих инноваций, увеличивало спрос на новые продукты и услуги в различных секторах (больше адвокатов, бухгалтеров, инженеров, портных, садовников и так далее), что создавало еще больше рабочих мест.

Тем не менее подобный обратный рост не гарантирован. Вполне возможно, что не произойдет никакого отскока после падения спроса на рабочую силу, вызванного современной волной автоматизации и искусственного интеллекта. Отрасли, которые становятся более прибыльными, могут инвестировать в новые трудосберегающие технологии вместо того, чтобы нанимать больше работников. Новое богатство может быть использовано для покупки товаров, произведенных в другой стране.

Мы не знаем, что произойдет на этот раз, поскольку период изменений еще недостаточно долог, но влияние текущей волны автоматизации (которая началась в 1990-е годы, что дает нам перспективу более чем на 25 лет) пока представляется отрицательным. В исследовании, посвященном влиянию автоматизации, его авторы рассчитали для каждого региона меру воздействия промышленных роботов, отражающую распространенность роботов в промышленности этого региона[473]. Затем они сравнили динамику занятости и заработной платы в наиболее пострадавших районах с динамикой в наименее пострадавших районах. Исследование обнаружило, к удивлению авторов, которые в своей предыдущей статье подчеркивали значение ведущих к отскоку сил[474], наличие значительного отрицательного эффекта. Один дополнительный робот в зоне ежедневной миграции сокращает занятость на 6,2 работников, а также снижает заработную плату. Воздействие на занятость наиболее выражено в промышленности и для работников без высшего образования, особенно тех, кто занят рутинным физическим трудом. При этом, однако, отсутствуют какие-либо компенсирующие выигрыши в занятости или заработной плате для представителей любой другой профессии или образовательной группы. Это локальное воздействие роботов на занятость и заработную плату напоминает воздействие шоков международной торговли. И оба этих вида воздействия удивляют по одной причине. Поскольку многие задачи в конкретной отрасли автоматизируются, то мы могли бы ожидать, что потерявшие рабочее место люди найдут работу на новых предприятиях, которые придут в регион, чтобы воспользоваться высвободившейся рабочей силой, или переедут в другое место. Также вызывает беспокойство тот факт, что автоматизация простых задач не привела к найму большего числа инженеров для наблюдения за роботами. Объяснение этого, возможно, аналогично объяснению того, почему конкуренция с Китаем наносит ущерб низкоквалифицированным работникам – в инертной экономике плавное перераспределение ресурсов не гарантировано.

Даже если общее число рабочих мест не падает, нынешняя волна автоматизации имеет тенденцию вытеснять рабочие места, требующие определенных навыков (счетоводы и бухгалтеры), и увеличивать спрос либо на очень квалифицированных работников (программисты для машин), либо на совершенно неквалифицированных работников (например, предоставляющих услуги по присмотру за собаками), которых гораздо труднее заменить машиной. По мере того как инженеры-программисты становятся богаче, у них появляется больше денег, чтобы нанять специальных людей, выгуливающих их собак, услуги которых со временем становятся относительно дешевле, поскольку для тех, кто не имеет высшего образования, существует мало альтернативной работы. Даже если люди остаются занятыми, это приводит к росту неравенства, когда наиболее квалифицированные получают высокие доходы, а все остальные вынуждены заниматься простейшей работой с низкой оплатой и в плохих условиях труда. Это усиливает ту тенденцию, которая имеет место с 1980-х годов. Работников, не имеющих высшего образования, все чаще вытесняют с рабочих мест средней квалификации, таких как канцелярские и административные должности, на низкоквалифицированную работу, такую как уборка и охрана[475].

ЛУДДИЗМ ЛАЙТ?

Так должны ли мы попытаться замедлить автоматизацию? На самом деле есть веские основания подозревать, что в некоторых случаях произошедшая недавно автоматизация чрезмерна. Корпорации, похоже, принимают решения об автоматизации даже тогда, когда роботы менее производительны, чем люди. Чрезмерная автоматизация снижает ВВП вместо того, чтобы способствовать его росту.

Одна из причин этого искажения в Соединенных Штатах связана с налоговым законодательством, которое облагает труд по более высокой ставке, чем капитал. Работодатели должны платить налоги на заработную плату (используемые для финансирования социального обеспечения и медицинского страхования) людей, но не роботов. Инвестируя в роботов, они сразу могут претендовать на возврат налогов за счет «ускоренной амортизации» капитальных затрат, а если они финансируют такие инвестиции за счет кредитных средств, то получают право на налоговый вычет с процентов. Подобные налоговые преимущества стимулируют работодателей к автоматизации, даже если люди обходятся им дешевле[476]. Более того, даже и при отсутствии налоговых льгот, многочисленные трения, связанные с рынком труда, могут заставить менеджеров мечтать о фабриках без рабочих. Роботы не потребуют декретного отпуска и не станут протестовать против снижения оплаты труда в условиях рецессии. Вероятно, не случайно, что автоматизация в сфере розничной торговли (например, применение касс самообслуживания) началась в Европе, где профсоюзы сильнее.

Рост монополизации и концентрации на отраслевых рынках также может усилить эту тенденцию. Монополист не боится конкуренции. У него нет причин постоянно изобретать и совершенствовать то, что он предлагает своим потребителям. Поэтому монополист больше ориентирован на те инновации, которые снижают издержки, что увеличит его прибыль. Напротив, в условиях конкуренции фирма готова предпринять самые смелые действия, чтобы попытаться захватить рынок.

Рост производительности в результате применения бизнесом высокоэффективной новой технологии, вытесняющей рабочую силу, действительно ведет в настоящее время также и к созданию новых