— Разве кто-то женится.

— Зависит от тебя…когда операция благополучно закончится, и преступника поймают, то… — Марго умолкла, сглотнула, смахнула с лица слезинку своей худенькой ладонью, сняв перчатки.

— Ты плачешь?

— Нет, что ты, это от зимнего света, рано было одевать очки с менее затемнёнными стёклами.

— Ты лукавишь, очки здесь не при чём. Что тебя расстроило?

Маргарита грациозно встала и медленно подошла к окну. Она выглядела растрепанной и беззащитной, и чем-то напомнила мне Веронику в нашу последнюю с ней встречу в «Пегасе».

— Ты удивительно сегодня похожа на Нику. — Марго стояла ко мне спиной, я не видел её лица в тот момент, но она резко дёрнула плечами.

— Я выгляжу также бледно и уныло?

— И как у тебя всегда изощренно получается любую ситуацию перевернуть с ног на голову? Я не то имел ввиду. И Ника была не бледной и унылой, а утонченной и светлой.

— А ты — вечный любитель дешёвых высокопарных слов, которые на веру принимала разве что одна Вероника.

— Марго, почему, почему тебе неймётся? Зачем ты приходишь каждый раз с миром и в итоге объявляешь мне войну?

— Потому что ты мелешь чушь, и я злюсь…и не могу уже с тобой спокойно разговаривать.

— Заметь, я неоднократно заканчивал наше общение, дабы ты не злилась и жила себе преспокойненько. Но ты на кой-то чёрт возвращаешься сама, заводишься и меня выводишь из себя.

— Когда закончится операция, ты поймёшь меня, я не в силах совладать со своими чувствами. Мне нельзя тебе открыться, я не в состоянии помочь, вот и качаюсь из стороны в сторону на…эмоциональных качелях.

— Что-то ты заладила про конец операции, он близок?

— Относительно. Большего не скажу, я сегодня, итак, разболталась.

— Давай побеседуем на нейтральные, отвлечённые темы?

— Не стоит, он следит за тобой, да и я стала его порядком раздражать.

— Ты также напугана и уязвлена сегодня, как Ника в тот день.

— А эта история пошла тебе явно на пользу — ты научился понимать других людей и что-то чувствовать кроме трепетной любви к самому себе.

Маргарита собиралась уходить, но почему-то колебалась. Она надела свои длинные кожаные перчатки, робко подошла ко мне, наклонилась совсем близко и посмотрела мне прямо в глаза. И сквозь незатемнённые стёкла её очков я будто увидел… Этого не могло быть. Пока я соображал, Марго меня быстро поцеловала в губы и убежала.

Вслед за фрау Ротенберг ко мне заглянула новая славная медсестра с какими-то весёлыми, радужными пилюлями, выпив которые, я моментально уснул.

Мне снился дивный сон…

Я увидел Веронику. Она медленно бежала по берегу реки в ситцевом длинном сарафане, её волосы развевались на ветру, ярко светило солнце, и всё вокруг утопало в цвету. Ника бежала, бежала, оглядываясь на меня и заливисто смеясь. Затем любимая прилегла на траву, вытащила откуда-то свой личный дневник и заговорила со мной: «Ты забросил чтение. Ай-ай-яй! Милый, тебе предстояло столько всего обо мне ещё узнать. Или совсем неинтересно узнать, кто же тебя преследует? А Береслава? Ты догадался, что она — ключ к разгадке? А Маргарита? Правда мы с ней похожи? А ты кого больше хочешь мальчика или девочку?». И на моих глазах Вероника преобразилась — она стояла, прислонившись к дереву, смотрела на отражение в реке и гладила нежно свой округлившийся живот.

Стала жутко холодно, и будто ветром мой сон унесло куда-то. Я нехотя открыл глаза. В палате стоял Ларри, открывая настежь окно.

— Ты тут угоришь от духоты, хоть бы проветривали иногда. — Илларион вёл себя естественно, без намёка на наши с ним последние разногласия.

— И вам здравствуйте.

— Ты что, дуешься до сих пор? Смотри какая неженка. Сопли подотри, будь мужиком. Нам надо тело опознать, а ты тут курорт себе устроил.

— Какое тело?

— Чуть неправильный вопрос. Не какое тело, а чьё? Твоей бывшей фиктивной жены Дербиной Вероники Игоревны. Тело нашли местные рыбаки в десяти километрах от обрыва.

— Ты рехнулся?

— Я при исполнении, не забывай, а то впаяю тебе административку за оскорбление.

— Да иди ты. Ты приходишь и буднично мне говоришь, что нашли тело…что Ника утонула…погибла.

— А как надо было? Спросить у тебя разрешения принести плохую весть? Или ты ожидал, что я радостно сообщу о воскрешении Вероники.

— Не знаю. Но ты… Разве тебя не… — Я осекся и не договорил, чуть не сказал, что Лёвушкина самого и подозревают в совершении преступлений.

— Что я? Чего мне? Тебя тут перекачали лекарствами пади. Кстати, Милена Антоновна тебе дала инструкции, как себя теперь вести в целях безопасности?

Я настороженно посмотрел на Ларри, не веря своим ушам и ища подвох. Я-то был уверен, что Иллариона в его отделе подозревают после разговора с Настенькой. Но Илларион выглядел спокойно и уверенно, ни один нерв не дрогнул.

— А вы что вместе?

— Алекс, чем тебя здесь поят, что ты ни черта не соображаешь? И я, и Анастасия, и Милена Антоновна работаем в одном отделе и совместно расследуем твоё дело.

— Да. Но. Нет.

— Эко тебя прёт, дружище. Мы там вышли на одного нашего опера Серпухова, пока ведём его. Каким боком он к тебе относится, пытаемся выяснить.

— Я знаю Серпухова Казимира Ивановича.

— Так я о нём и толкую. Тоже мне Казимир Малевич, нарисовал, наследил — не сотрёшь. Прикинь, отца-то его просто Иваном звали, а как он сына назвал…выпендрился.

— Казимир — приличный человек, раскрыл дело моего друга, нашёл виновных.

— С виду многие приличные. А как порой маньяки положительно выглядят и благочестиво себя ведут в обществе.

Мне нечем было крыть, я начал сомневаться в собственных подозрениях и правильности выводов после общения с Анастасией и Миленой Антоновной. Мне казалось, что они чуть ли не прямым текстом говорили о причастности Иллариона. Но он или лукавил и умело уводил меня в другую сторону, или действительно не имел никакого отношения к моему мстителю.

— Тело сильно обезображено?

— Да нормально, как тело любого утопленника.

Меня затошнило, в глазах потемнело, и я попросил позвать врача.

Сквозь приглушенную пелену я слышал обрывки фраз, мужчина и женщина говорили на повышенных тонах. Я не разобрал сначала всего, о чём они спорили, понял лишь, что речь шла обо мне. А потом вернулся слух.

— Ты в своём уме? Его ранили, он в больнице лежит в слабом состоянии. А ты ему про опознание тела заявляешь?

— Это — моя работа, Милена! А все сантименты оставьте в вашем женском отделе, будьте любезны.

— Товарищи, пожалуйста не ругайтесь, не напрягайте мой слух. — Я подал