Последний вопрос был чисто риторическим. Ответ его интересовал меньше всего. «Этого не может быть, – думала Мойра. – Это какой-то кошмар. Как кошмар о китайце». Не могло такого быть. Переключая скорость, Игнасио коснулся рукой ее колена, и Мойра напряглась.

Наконец они доехали до первых домов – до маленькой деревушки, которая тут же растворилась в ночи. Потом дорога пошла вдоль южного берега, петляя на виражах по горным карнизам, которые нависли над посверкивающим морем и островами. И ей ни с того ни с сего пришел на ум фильм «Поймать вора»[53].

– Ну, так что, Мойра, – повторил Игнасио, – что ты об этом думаешь?

* * *

Спустя двадцать пять минут они уже были в зоне городской застройки, но тут Игнасио заторопился и нажал на акселератор. Он больше не разговаривал, и глаза его, как приклеенные, следили за дорогой и другими автомобилями.

Они миновали туннели и улицы Коулуна. Когда вокруг них появились десятки фар, сотни жилых высоток и тысячи освещенных окон, Мойра почувствовала, что начинает понемногу успокаиваться и что сердце ее уже не бьется так отчаянно. Она дала себе слово как можно скорее поговорить с Чанем. Если останется в живых в эту ночь… Выехав из туннеля Харбор-кроссинг, на развязке они взяли направление на Хэппи-Вэлли, по высокому путепроводу Кэнал-роуд въехали в Козуэй-Бэй и дальше двинулись по улицам между небоскребами Козуэй-Бэй и Вань-Чай, оставив море за спиной. Спустившись на нижний уровень, обогнули ипподром по Вон-Най-Чун-роуд, проехали под бетонкой и начали подниматься к холмам. Они ехали к ее дому. Удовольствуется ли испанец тем, что проводит ее? Теперь у нее появилась надежда. Игнасио припарковался на По-Чин-стрит, и Мойра глубоко вздохнула.

– Спасибо.

– Доброй ночи, Мойра.

Когда она была уже на тротуаре, Игнасио опустил пассажирское стекло и поднял к ней бесстрастное, как маска, лицо.

– Уезжай отсюда, пока не поздно, – сухо бросил он. – Здесь небезопасно.

Она вздрогнула и нагнулась к нему.

– Так это ты прислал мне тогда письмо?

Ничего не ответив, он тронул с места и умчался. Мойра на секунду застыла без движения на тротуаре и в отдалении заметила припаркованную машину и чей-то темный силуэт за рулем. Это и была та самая охрана, которую Чань ей обещал? Но, черт побери, почему же тогда они бросили ее одну на улице среди ночи?

* * *

Игнасио снова спустился на Виллидж-роуд, проехал мимо освещенного луной ипподрома, нырнул под путепровод и опять повернул к морю. Потом выехал на прибрежную трассу, нависавшую над прогулочными судами, которые стояли на якорной стоянке, защищенной от тайфунов, и вдоль зелени Виктория-парка поехал в направлении сияющего леса небоскребов Козуэй-Бэй на восток.

Даже в этот поздний час трафик был плотным. Машины шли сплошным сверкающим потоком, который струился и переливался из улицы в улицу. Этот город никогда не спал. Игнасио проехал по Виктория-Парк-роуд и миновал пожарную часть. Он любил вот такой Гонконг, который отдавался ему в ночи, как уличная девка. Продажный город, в точности отвечавший его воображению и его фантазиям, город, который не признавал другой морали, кроме наживы, и предлагал всем, кто отваживался, великое множество извращенных развлечений. Тем, кто, как он, обладал достаточной злобой, достаточным цинизмом и достаточной извращенностью. Тем, для кого феминистки, благонамеренные граждане и лицемерные политики были врагами, с которыми надлежит разделаться. В этом городе за деньги можно было получить всё. Игнасио уважал только две вещи: звонкую монету и злость. Они никогда не врали. Слабых, добрых и деликатных он презирал. В конце концов, из всех стратегий выживания эта была самой презренной.

Через десять минут он поставил свой «Форд» на домашней парковке и уже выключил зажигание, когда задняя дверца открылась. На заднее сиденье скользнула темная фигура.

– Что вы делаете?…

Между сидений просунулась рука с полицейским удостоверением, и Игнасио вдруг почувствовал странное облегчение. В любом случае он ждал, что полицейские рано или поздно появятся. Найти его было вопросом времени… Рука с удостоверением исчезла, и он посмотрел в зеркало заднего вида: человек сидел на заднем сиденье абсолютно неподвижно.

– Вы явились, чтобы меня арестовать?

Тень в тени полумрака автомобиля ничего не ответила. И не пошевелилась. А где же остальные? Игнасио оглядел пустынную парковку. Не может быть, чтобы полицейский пришел один. Наверное, это чисто технический прием, чтобы заставить его сознаться, а остальная группа где-то спрятана и выскочит в нужный момент. Кто знает, как поведут себя гонконгские полицейские в таких обстоятельствах? Как будут проходить допросы, если его все-таки арестуют? Он и в Испании имел об этом смутное представление, но здесь…

– Чего вы хотите? Это из-за Вероники, да? Она вам все рассказала? Симуляция изнасилования, бритвенное лезвие… Я догадываюсь, что вы подумали. Вы сказали себе: он работает в Центре, он был знаком с жертвами, он обожает мучить и делать больно, у него в голове роятся всякие фантазии насчет насилия…

Игнасио ждал хоть какого-то знака от сидящего сзади сыщика – либо ободрения, либо замечания, – но тот не двигался. Испанец различал только темный силуэт в зеркале заднего вида. С таким же успехом он мог обращаться к самой смерти.

– Дело в том, – сказал Игнасио, – что это всего лишь фантазии. И больше ничего. Просто игра. Проклятая игра. Я неспособен кого-нибудь убить. Знаю: все эти бритвенные порезы, сцены изнасилования говорят не в мою пользу… Я это хорошо знаю. Наверное, вы думаете, что мужик, который может такое сотворить, явно не в себе, и, наверное, вы правы… Я провел свое расследование. Просто сказал себе, что если найду виновного в убийствах, то, возможно, и не сяду в тюрьму. А, кстати, в этой гребаной стране есть смертная казнь?

Никакого ответа. Он отдавал себе отчет, что голос его дрожит, а интонация делается все более настойчивой и умоляющей. Ему хотелось себя унизить, это тоже была стратегия выживания. Конечно, Игнасио не хотел кончить жизнь в тюрьме, а тем более в гонконгской. Кто знает, как станут другие заключенные обращаться с чужаками, такими, как он?

– Да скажите же что-нибудь, черт возьми! Вы понимаете по-английски? Я по-кантонски не говорю… No Cantonese…

Счетчик времени парковки остановился, и они оказались в полной темноте. Темный силуэт в зеркале заднего вида больше виден не был, все поглотила чернильная тьма. Игнасио занервничал и поднял руку, чтобы включить плафон.

– Не надо света, – пробормотал полицейский.

Он говорил так тихо, что Игнасио еле его расслышал.

– Что?

– Света не надо…

Полицейский говорил очень тихо, но все-таки ему показалось, что он уже где-то слышал этот голос, сейчас превратившийся почти в шепот. Какой-то двуполый голос: не то мужской, не то женский. Но где? И ему вдруг снова стало тревожно…