В письме жене из Владимира Барклай-де-Толли сообщил, что послал в Санкт-Петербург к государю своего адъютанта. Далее он писал:

«Если бы Его Величество меня совершенно уволили от службы, то я принял бы это как награду за долголетнюю службу. Если я не получу ответа на мою просьбу, то подам прошение об отставке и поеду через Псков в Лифляндию» [8. С. 442–443].

Ожидая ответа императора во Владимире и очень сильно болея, Барклай-де-Толли все же нашел в себе силы подготовить для печати «Объяснение генерала от инфантерии Барклая-де-Толли о действиях 1-й и 2-й Западных армий в продолжение кампании сего 1812 года». Этот документ он тоже послал императору, сопроводив его просьбой о дозволении публикации.

Барклай-де-Толли писал:

«Всемилостивейший государь! Проезжая губернии внутренние, с сокрушением сердца слышу я повсюду различные толки о действиях армий наших, и особливо о причинах отступления их от Смоленска и Москвы. Одни приписывают то робости, другие — недостаткам и слабости разного рода, а некоторые, что всего оскорбительнее, даже измене и предательству!

Известный отзыв князя Голенищева-Кутузова, что отдача неприятелю Москвы есть следствие отдачи Смоленска, к сожалению, подтверждает во многих умах сии ужасные для чести армий и предводительствовавших ими заключения.

Я менее всех должен быть равнодушен к ним и более всех нахожу себя в обязанности защищать честь армии и честь мою собственную, сорокадвухлетнею службою и увечьем стяжанную» [56. С. 272].

Через какое-то время адъютант вернулся, но никакого письма от императора не привез. После этого совершенно расстроенный Барклай-де-Толли написал новое письмо и отправил его на сей раз с графом А. А. Закревским — любимцем императора. Тому действительно удалось добиться ответа, однако занятый Александр писал его несколько недель.

В это время уставший ждать Барклай-де-Толли решил уехать в Бекгоф, семейное имение в Лифляндии.

Уже оттуда он написал своему товарищу А. Л. Майеру, служившему экспедитором Особенной канцелярии Военного министерства:

«Несколько дней тому назад я благополучно приехал сюда в свою деревеньку и чувствую себя довольным, как человек, укрывшийся в тихую гавань от бурного бушующего моря. Теперь мне недостает моей полной отставки, чтобы стряхнуть с себя все, что только может напомнить о прошедшем, и облачиться в простую одежду земледельца. Но при всем том я не хочу оставаться в неведении всего того, что происходит в политическом мире, а потому прошу вас, буде это возможно, озаботиться о присылке мне “Петербургской газеты”, “Северной почты” и “Лондонского курьера” на французском языке… Адрес мой: в Дерптскую почтовую контору» [8. С. 447].

* * *

Однако недолго продолжалось его уединение. Спокойствие «тихой гавани» было нарушено уже через две недели, когда Михаилу Богдановичу доставили письмо Александра I.

«Генерал, — писал император, — я получил ваше письмо от 9 ноября. Плохо же вы меня знаете, если могли хотя на минуту усумниться в вашем праве приехать в Петербург без моего разрешения.

Скажу вам даже, что я ждал вас, так как я от всей души хотел переговорить с вами с глазу на глаз. Но так как вы не хотели отдать справедливость моему характеру, я постараюсь в нескольких словах передать вам мой настоящий образ мыслей насчет вас и событий. Приязнь и уважение, которые я никогда не переставал к вам питать, дают мне это право» [9. С. 404].

Затем Александр откровенно перечислил все претензии, которые он имел к Михаилу Богдановичу за все время от начала войны до приезда Кутузова к армии. А завершал свое письмо император так:

«Мне только остается сохранить вам возможность доказать России и Европе, что вы были достойны моего выбора, когда я вас назначил главнокомандующим. Я предполагал, что вы будете довольны остаться при армии и заслужить своими воинскими доблестями, что вы и сделали при Бородине, уважение даже ваших хулителей.

Вы бы непременно достигли этой цели, в чем я не имею ни малейшего сомнения, если бы оставались при армии, и потому, питая к вам неизменное расположение, я с чувством глубокого сожаления узнал о вашем отъезде! Несмотря на столь угнетавшие вас неприятности, вам следовало оставаться, потому что бывают случаи, когда нужно ставить себя выше обстоятельств. Будучи убежден, что в целях сохранения своей репутации вы останетесь при армии, я освободил вас от должности военного министра, так как было неудобно, чтобы вы исполняли обязанности министра, когда старший вас в чине был назначен главнокомандующим той армии, в которой вы находились. Кроме того, я знаю по опыту, что командовать армиею и быть в то же время военным министром — несовместимо для сил человеческих. Вот, генерал, правдивое изложение событий так, как они происходили в действительности и как я их оценил. Я никогда не забуду существенных услуг, которые вы оказали отечеству и мне, и я хочу верить, что вы окажете еще более выдающиеся. Хотя настоящие обстоятельства самые для нас благоприятные ввиду положения, в которое поставлен неприятель, но борьба еще не окончена, и вам поэтому представляется возможность выдвинуть ваши воинские доблести, которым начинают отдавать справедливость.

Я велю опубликовать обоснованное оправдание ваших действий, выбранное из материалов, присланных мне вами. Верьте, генерал, что мои личные чувства остаются к вам неизменными. Весь ваш.

Простите, что я запоздал с ответом, но писание взяло у меня несколько дней вследствие моей ежедневной работы» [9. С. 405].

«Я велю опубликовать обоснованное оправдание ваших действий», — таковы были слова государя. Что же он имел в виду, и было ли выполнено это обещание?

Дело в том, что Барклай-де-Толли сразу же после отъезда из армии начал «необыкновенно упорную и последовательную, длившуюся много месяцев борьбу за свою реабилитацию» [132. С. 146]. И при этом он рассчитывал на поддержку со стороны Александра I.

Уже 24 сентября Михаил Богданович написал императору из Калуги:

«Я был бы несчастлив увидеть, что моя репутация помрачена в глазах моего монарха, потому что, несомненно, это величайшее несчастье, которое может случиться с человеком честным и с принципами. <…> Излагая вам чистую правду, в моем настоящем положении я не мог иметь другого желания, как быть вам, государь, еще раз полезным и спасти, если возможно, репутацию, которая чиста по убеждению моей совести» [146. Приложение. С. 43].

Как видим, Барклай-де-Толли очень рассчитывал, что император, которому он всегда говорил только правду, сумеет поддержать его. Но при этом «беда Барклая заключалась в том, что он не мог постичь всей сложности “византийской” натуры Александра I, его двойственности, лицемерия, глубоко спрятанной злопамятности, отягощенной его непомерным и не раз ущемлявшимся военным честолюбием» [132. С. 153].

В самом деле, «Александр никогда ничего не забывал и никогда ничего не прощал, хотя замечательно умел скрывать свои истинные чувства» [52. С. 117].