Двор гудел голосами:

– А что Андарз разрушил стену, так это никакое не колдовство, а штука под названием порох, они ее вместе с первым министром варили для похода на «черных шапок».

– А вот моя соседка и говорит…

– А где сейчас Добрый Совет – в префектуре?

– Нет, во дворце, в Зале Пятидесяти Полей.

Киссур услышал это и отправился в Залу Пятидесяти Полей.

Зала Пятидесяти Полей стояла в государевом саду сразу за первой стеной дворца. Это был двухэтажный павильон, который государыня Касия выстроила когда-то для министра Руша, с нефритовыми колоннами и крытой дорогой вокруг второго этажа. Дорога переходила в двухэтажный мостик через красивую, покрытую цветущими лотосами заводь. Солнце стояло в самом зените, огромные гладкие листья лотосов обвисли от жары и чуть шевелились, как бока огромной доброй коровы. Дворцовые арки, похожие на удивленно выгнутые брови женщины, недоуменно рассматривали народ.

Простолюдинов в залу не пускали, но человека в парчовой куртке со знаками отличия пустили беспрепятственно.

В зале было около шестисот человек, скромно одетых, и с красными повязками, завязанными в форме ослиных ушей. На поясах у них были таблички из носорожьей кости с обозначением округов и имен. Посередине залы, на большом помосте, стоял алтарь Единому, украшенный цветочными шарами и шелковыми лентами. Справа от алтаря были трибуна и длинный стол, за которым сидел Шимана и двенадцать избранных Собором сопредседателей. Нана не было. Министр гулял где-то по городу на плечах народа.

Киссур с сожалением убедился, что людей на трибуне охраняет дюжина телохранителей. Все двери были в двойном кольце охраны, а на полупустой галерее вокруг второго этажа стояли, стараясь особенно не выглядывать, несколько лучников с угрюмыми глазами. Один из лучников заметил пристальный взгляд «парчовой куртки» и нахмурился. Киссур, деланно зевнув, отвернулся.

В этот миг в зал вбежал племянник Андарза и закричал:

– Братья! Только что гражданин Андарз взял четвертую стену дворца! Он клянется, что сегодня вечером вы будете заседать в Зале Ста Полей! Он приведет туда государя, как гуся на поводке, а на другом конце поводка повесит Чаренику! Ничто не спасет изменников!

Тут совет стал обсуждать какую-то гнусность, и Киссур стал проталкиваться к Шимане. Тем временем на ораторское возвышение вскочил кривоногий ткач. Киссур прислушался.

– Граждане, – сказал ткач, – что я слышу! Народные представители сидят здесь и праздно болтают! Андарз заявляет нам, что берет помимо нас в плен государя, и мы рукоплещем этому! Но кто этот человек, Андарз? Он был рабом богатых и тираном бедных! Он расправился с нашими братьями в Чахаре, и еще два дня назад он пытался заставить государя подписать манифест, который передал бы всю власть над империей в руки семерых негодяев, шестерых из которых он грозится повесить, а седьмой – он сам. Мыслимо ли видеть, как плоды свободы народа вырывают из рук народа?

Пока ткач говорил, у алтаря за его спиной какой-то человек в курточке садовника наливал в светильники масло. Киссур внимательно следил за этим садовником. Тот покончил с маслом и собрал пустые кувшины. К изумлению Киссура, садовник с тележкой не стал спускаться вниз к тяжелым, охраняемым стражей дверям, а шмыгнул куда-то за колонну второго этажа и пропал. Киссур не спеша поднялся по галерее и толкнул стену в том месте, где пропал садовник. Стена подалась, – это была служебная дверь, для красоты сделанная незаметной. За дверью начиналась крытая дорога через пруд. Садовник уложил кувшины в подвесной короб, достал из-за пояса ключ и стал аккуратно провешивать в ушки двери большой замок.

– О, – сказал Киссур, – это то, что мне нужно!

Он вынул из руки садовника ключ, вытащил замок и пошел.

– А дверь? – горестно спросил садовник.

Киссур оглянулся, снял с соседнего фикуса синюю ленточку, продел ленточку в ушки двери и завязал.

– А дверь обойдется и этим, – наставительно сказал Киссур.

Старенький садовник вздохнул и украдкой утер слезу.

Киссур пересек крытую дорогу, свернул налево и направился, ведомый безошибочным инстинктом, к дому господина Мнадеса, бывшего главноуправляющего дворца. Замок он забросил в первый же случившийся рядом прудик.

Через пять минут после того, как Киссур исчез за крытым мостом, на галерею поспешно прошел другой человек. Он оглянулся, с удивлением поглядел на дверь, которой, очевидно, не видал со внутренней стороны, нагнал садовника и принялся его расспращивать. Пожевал губами и заторопился обратно.

Это был человек из личной охраны господина Нана: в отличие от бунтовщиков, в глаза не видавших ни Киссура, ни дворцовой роскоши, этот охранник был с Наном в Зале Ста Полей, когда Киссур читал свой доклад, и у него была неплохая память на лица.

* * *

На рыночной площади Святой Лахут собрал своих приверженцев и сказал:

– Братья! Отчего это верующим не удалось переправиться через канал, а негодяю Андарзу – удалось? Мне было видение, что наша неудача произошла через колдовство Андарза! И еще мне было видение: отчего это богачи в совете запретили Андарзу штурмовать последнюю стену? Да потому, что там заседают предатели, снюхавшиеся со дворцом, и такое между ними и Андарзом было соглашение!

* * *

Уже настала третья четверть дня, когда к мятежному министру полиции явились десятеро горожан во главе с кожевником. Они сказали, что они городская депутация и просят его подождать со штурмом.

– Итак, – сказал Андарз, – народ не доверяет мне?

– Что вы, – возразил кожевник, – но важно, чтобы конституция имела конституционное начало. Притом оборванцы устроили погром в варварской слободе. Мы это осудили. Но нельзя ли направить часть стражников на соблюдение порядка в городе?

Андарз был человек воспитанный. Он поцеловал указ и приказал прекратить приготовления к штурму. Потом повернулся к своему племяннику и произнес с усмешкой:

– Что ж! Если эти ослы думают взять без меня дворец, пусть попробуют! Поеду-ка я ко дворцу господина Мнадеса. Меня ждут его ламасские вазы!

Но когда господин Андарз доехал до дворца, ваз там не оказалось. Вся мостовая на сто шагов была усеяна черепками ламасских ваз и другой утвари, на площади пылал веселый костер из инисских ковров, и над толпой раздавался веселый крик: «Кто украдет хоть ложку, будет повешен!»

Господин Андарз побледнел, лишился чувств и упал бы с коня, если бы племянник не подхватил его вовремя.

* * *

Киссур увидел Андарза со второго этажа дома господина Мнадеса. Киссур усмехнулся, швырнул на пол кусок окорока, которым лакомился в компании лавочников, и легко побежал вниз по лестнице.

Киссур выбежал за ворота, но начальника стражи уже нигде не было. Он свернул в боковой двор: Андарз, упав с коня, лежал у какого-то черепка и горько над ним рыдал. Его свита столпилась вокруг в нерешительности. Уже темнело. Киссур сжал покрепче рукоять подаренного Арфаррой кинжала и пропихнулся меж людей.