Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем же все-таки руководствовался этот неординарный церковный и, конечно, политический деятель, когда готовился принять советского журналиста в своей библиотеке?
Примерно в декабре 1962 года, за несколько месяцев до встречи, он сам объяснил движущие мотивы не только этого, но – шире – других своих, казавшихся эксцентричными поступков. «Когда я говорю с человеком, я всегда стараюсь вести беседу так, чтобы он чувствовал себя спокойно, напоминая ему, что я такой же человек, как и он. У меня два глаза, очень большой нос, рот и еще большие по размеру уши. И все же иногда люди чувствуют себя скованно. Я говорю в таком случае: расслабьтесь. Поговорим как человек с человеком. Мы должны так же говорить и с русскими. Мы не должны осуждать их только за то, что нам не нравится их политическая система. У них богатое духовное наследство, которое они не растеряли. Надо всегда взывать к людской доброте. Мы ничего не потеряем, попытавшись сделать это. Я ни с кем не боюсь говорить о мире. И если бы господин Хрущев сидел сейчас передо мной, я бы не испытал никакого чувства неловкости в разговоре с ним. Мы оба выходцы из маленьких деревень, оба скромного происхождения. Мы бы поняли друг друга».
Поздравив Иоанна с получением награды, я передал ему послание Никиты Сергеевича. В нем говорилось: «Искренне поздравляю Вас с присуждением комитетом фонда Бальцана премии «За мир и гуманизм», что является свидетельством признания ваших усилий в благородном деле поддержания мира. Желаю Вам доброго здоровья и сил для дальнейшей плодотворной деятельности на благо мира. Н. Хрущев».
Иоанн принял послание с явной симпатией. Я преподнес ему два тома русско-итальянского словаря, так как знал, что такой подарок будет им принят. Иоанн перелистал книги и даже сказал несколько слов по-русски. Он пояснил тут же, что восемь лет жил в Болгарии. «Если бог даст мне еще несколько лет жизни, – сказал он, – я бы хотел продолжить изучение языков славянских народов, у которых такая богатая литература. Мне было бы приятно выучить русский язык».
Рядом с Иоанном лежала папка, из которой он достал ответное послание Н. С. Хрущеву: «Выражая чувства благодарности Всемогущему и всем тем, кто содействовал столь высокому признанию миротворческой деятельности католической церкви, – писал Иоанн, – желаем процветания и благосостояния всему русскому народу, столь дорогому нам. Хотим заверить Вас, что мы будем продолжать отдавать все наши силы во имя торжества справедливости, любви, истинного братства между народами и мира во всем мире».
Шла подпись крупными буквами по-русски.
Так намечались пути к более конструктивным отношениям между нашей страной и Ватиканом. Весь последующий разговор с главой Ватикана укрепил меня в этом убеждении.
В то время было условлено, что сама встреча и ее характер не будут с подробностями преданы огласке. Иоанн XXIII просил меня устно проинформировать Хрущева о его благожелательном отношении к возможному миротворческому развитию событий между Москвой и Святым Римом. «Надеюсь, – сказал Иоанн, – когда господин Хрущев посетит Рим, мы оба найдем время, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Ведь я уверен, что и Хрущев не побоится такой встречи…»
Теперь, когда за границей многое опубликовано биографами Иоанна, историками и, как я бы сказал, публицистами-фантазерами (существует даже стенографическая запись нашего разговора, далекая от фактов), я тоже нарушил «обет молчания».
Внимательно разглядывая Анджело Джузеппе Ронкалли, нельзя было не отметить той главной черты, которой он располагал к себе многих. Поднявшись на самую верхнюю ступень католической иерархии, он сохранил ту крестьянскую основу, черты детства, которые все больше угадываются именно с возрастом, как бы проявляются вновь. Ибо никогда человек не может забыть ни запахов, ни вкуса еды давних лет, ни тепла родного дома. Он сказал, что, пока позволяли силы, он часто навещал родную деревушку и даже пригласил оттуда садовника, друга детства.
Хозяин кабинета подошел к окну и показал на человека, возившегося с землей и цветами. «Частенько беседуем с ним о жизни, а еще он иногда выручает меня с обедом». Святому отцу предлагали сделать операцию по поводу не точно диагностированного желудочного заболевания. Он отказался: «Может быть ведь и неудача, лучше уж я доживу век со своей болячкой». Врачи прописали строгую диету. Когда терпение кончалось, Иоанн обращался к садовнику, и тот угощал его пряной фасолевой похлебкой.
Прощаясь, Иоанн остановился у небольшого мраморного столика. На узорчатом орнаменте плиты стояли разноцветные мраморные фигурки. Сценка изображала библейскую историю рождения Христа со всеми реалистическими подробностями. Подарок из родной Ломбардии в день его 80-летия.
Иоанн поглаживал фигурки, видимо, ему очень нравилась работа самодеятельных скульпторов. «Каждая мать, – говорил он при этом, – в муках рождает дитя свое, и каждая мать хочет, чтобы он жил и был счастлив. Убережем матерей от судьбы той матери, чей сын пострадал за веру свою и завещал нам продлевать род человеческий и благоустраивать землю…»
Иоанн попросил отца Кулика передать ему со стола две небольшие коробочки. В одной из них оказались три медали с его изображением. «Так отметили мое восьмидесятилетие земляки, – сказал Иоанн, протягивая мне подарок. – Пройдут годы, и, возможно, у вас появится желание взглянуть на изображение человека, с которым состоялась необычная по нашим временам беседа, – продолжил он, – только бог знает, как потекут события. Будем надеяться, что людям удастся долго жить в мире…»
Открыв вторую коробочку, Иоанн обратился к Раде. «Прошу вас, назовите мне имена ваших детей. Я знаю, как их зовут, но я хочу, чтобы вы произнесли их имена сами вслух. Рада назвала наших мальчишек. Иоанн передал ей крестик с распятым Христом. «С таким простым крестиком, – сказал он, – я молюсь каждый день за весь мир. События, происходящие в мире, я осмысливаю в своих молитвах. В одной из них – третьей – я молюсь за всех детей, родившихся в течение 24 часов во всех странах мира. Я хочу, чтобы каждый человеческий сын, появившийся на свет, был встречен молитвой папы. Возьмите этот крестик на память обо мне. Когда вы будете смотреть на него, вы вспомните, что однажды на земле была мама, совершенная в своей любви. Ее звали МАРИЯ».
Иоанн произнес это имя с особым воодушевлением. Следующими фразами он привел мою жену в полное смущение: «Я знаю, что вы атеистка, и, быть может, вам покажется странным мое желание, но я прошу вас не отказать мне. Я хочу благословить ваших сыновей. Человек не может расти без веры, а церковь не запрещает своим служителям являть божескую милость ко всем, кто прибыл на нашу землю, какой бы вере они не предпочитали служить – божественной или мирской». «Надеюсь, атеистам, – улыбнулся Иоанн, – не поставят в укор эту беседу и мое благословение вашим детям…»
Мы стояли рядом с невысоким, чуть согбенным человеком, абсолютно лишенным каких бы то ни было черт показного величия. Я представил себе Иоанна в обыкновенных одеждах, в обыкновенных житейских обстоятельствах и подумал, что и в этом случае он все же обратил бы на себя внимание окружающих.
Он был человеком без маски. Именно это отличало его от множества тех, с кем я встретился тогда в коридорах папского дворца, как, впрочем, и от многих других на моих журналистских дорогах. Нелегкое дело – оставаться самим собой. Не мудрствуя лукаво, не прибавляя себе даров, не отпущенных природой, и не пытаясь вставать на котурны. Даже на сцене в реалистическом театре давно обходятся без этих подставок, создающих лишь видимость величия.