Поверху стен садятся голуби, чистят перышки, кичатся хвостами и все разом взлетают, даже когда я сильно промахиваюсь камнями. Гляжу на башню. Теперь-то я уже перестала злиться и поэтому вижу, что, может, и впрямь ошиблась, потому что голуби почти в каждом окне, и еще куча их на крыше. Под этим углом я замечаю, что шпиль наверху – флюгер; я гляжу на него, и он тихонько поворачивается к западу.

А еще приходит тревога, что и Эрика тоже ошиблась, когда обещала, что мое воображение приведет меня куда и когда угодно. Но если это неправда…

Нет. Я даже думать про такое не буду.

Вместо этого иду к домику, спрятанному в углу за теплицей, – это сарай с садовой утварью, с глиняными горшками и ситами разной ячеи. С потолка свисает старый соломенный улей, рядом грозди усохшего лука, осыпающегося при малейшем касании, а под верстаком стопка сухих мешков. Я вытаскиваю их, чтобы соорудить постель. Сегодня дальше идти не сможем, а тут все же лучше спать, чем под открытым небом.

Даниил все еще перед башней, хотя перекатился на бок, а его больная рука торчит под таким странным углом, что мне тошно от одного взгляда на нее. Лицо у него стало еще бледнее, теперь оно жуткого серобелого цвета и покрыто пленкой пота. Дыхание у него быстрое и мелкое, будто он тихо пыхтит. Я пихаю его в ногу босыми пальцами, но глаза у него все равно закрыты.

– Прости, – бурчу. Я впервые в жизни извинилась от души. Но ему все равно.

– Уходи.

– Вставай, Даниил. Пойдем со мной. Я нашла нам укрытие. Сарай садовника. Вроде комнаты Беньямина над конюшней.

Он осиливает слабую улыбку.

– А, да, в Вене.

– Ха-ха.

После еще нескольких пинков Даниил перекатывается и встает на колени. Я помогаю ему подняться, даю опереться на меня, и мы хромаем к сараю. Трудно эдак ходить и при этом не натыкаться на острые камни – те врезаются мне в голые пятки. У меня болят плечи. Скорей бы все кончилось. У входа в огород Даниил совсем замирает.

– Не бросай меня, – умоляет он.

– Я тебе уже говорила, что не брошу.

В ответ он лишь едва хмыкает. Теперь мне страшно. Глаза у него закатились назад, как у Тени до этого…

– Даниил! Проснись! – Он вздрагивает и озирается, будто удивлен, что он тут. – Не засыпай, Даниил. Я не хочу здесь одна.

– Не будешь ты одна, Криста. – И с этими словами он медленно оседает и увлекает меня за собой, коленки у него подгибаются, голова виснет, словно тянется к земле. Я так стараюсь удержать его стоймя, что чуть не упускаю его шепот: – Только дай мне, и я останусь с тобой навеки.

– Тогда вставай давай! – кричу я, понимая, что, если он ляжет, я, может, уже не смогу заставить его двигаться. – На ноги! Иди! Ну?

– Что? – Даниил вновь собран, разгибается и бредет вперед. – Не волнуйся. По крайней мере, мы на воле. Все будет хорошо.

– Только если ты сам пойдешь, – обрываю я, внезапно невыразимо устав. – Мы никуда не дошли, а у меня больше нет сил тебя подпирать.

Думаю, когда Нехе[128] возвращается домой и находит нас, уже пришел следующий день. Мы, похоже, спали долго. Она распахивает дверь настежь, Даниил просыпается и стонет. Я уже на ногах и тянусь к тяпке на длинной ручке. Ведьма – силуэт, высвеченный ярким солнцем, – кажется в два раза поперек себя шире, но когда она делает шаг внутрь, я вижу, что на ней санитарная форма, а поверх – шинель, как у дяди… как у Храбена, наброшена на плечи. Но она все равно толстая, а лицо у нее – как ком теста, в который пекарь сунул две смородины вместо глаз; а еще он ей выкрутил длинный острый нос и прорезал широкую линию вместо рта, а вот губы сделать забыл. Волосы у нее длинные и ярко-желтые, и только у самой головы они почти черные. Я пытаюсь вспомнить, где видела ее, а она переводит взгляд с меня на Даниила и обратно.

– Я думала, мне показалось. Решила, что мыши, но нет. Как вы сбежали? – Я не отвечаю, она подходит поближе и пристально смотрит на Даниила. – Господи, откормить бы тебя.

– Не дам я себя съесть, – рычит он.

– Всякое мясо ела, но не такое. – Ведьма смеется. Неприятно. – Но кое-кто – пробовал, видимо.

– Wynocha stąd! Idz stąd! – Даниил вздергивает себя на ноги. От этого усилия он вскрикивает. – Убирайся отсюда! Уходи!

Ведьма хмурится.

– Поляк? – Она пялится на него, а лоб у нее весь сморщивается, так усиленно она соображает. – Есть мысль. Если они решат…

– Оставь нас в покое. – Я потрясаю своим оружием и подношу металлический наконечник так близко к ее лицу, что ведьма отпрыгивает. – Уходи.

– Я не собираюсь вам вредить. – Она изображает улыбку. – Я – как вы. Мы все убежали. Мне кажется, мы можем друг другу помочь.

– Как? – Я опускаю тяпку, но все равно держу ее крепко – на всякий случай. – Как ты нам можешь помочь?

– Ну, начнем с того, что вот это больно небось. – Она показывает на плечо Даниила. – Похоже, вывих. Я могу легко исправить… – Она умолкает. – И очень быстро – если вы дадите слово, что скажете им, как я была с вами добра и помогала вам.

Мы с Даниилом смотрим друг на друга.

– А еще, – продолжает она, – я вас покормлю. Это вы им тоже скажете. – Опять умолкла. – Но, самое главное, я вас отведу в безопасное место. За это мальчик пусть научит меня польскому… простое что-нибудь, чтоб как-то обходиться. – Глаза у нее затуманиваются. – В конце концов, почему меня нужно наказывать за то, что я выполняла приказы? Мы все знали, что будет тому, кто воспротивится. Я все делала только по приказу. Какой смысл говорить им, что это было в интересах науки. – Она подходит ближе, смотрит прямо на Даниила. – Опиши мне город в Польше, который я бы назвала родным. Понимаешь?

Теперь-то я понимаю, что ведьма делает. Она рассчитывает, что он с ней поговорит, как Ханна когда-то со мной. Она охотится за Данииловыми воспоминаниями – чтобы придумать свою мерзкую историю. Не успеваю я его опередить, как он уже все решил.

– Verpiss dich![129]

Прямой отказ Даниила никакого особого впечатления на ведьму не производит. Она усаживается на верстак, распутывает волосы.

– Как хочешь. Оставайся калекой до конца своих дней. Умирай с голоду. Но помни, я могу тебя вывести отсюда. Шведы пришли спасать женщин и детей до того, как сюда заявятся союзники. Янки, бриты, русские – они все кровожадные варвары и изведут всех немцев, хоть невинных, хоть нет. – Она смотрит на меня многозначительно. – Сама знаешь, что будет, если они нас найдут.

Где-то рядом принимается нашептывать голос Грет. «Злодеи вошли в дом, betrunken wie Herren, и втащили за собой юную девушку». Я шумно сглатываю и закрываю уши руками, хотя знаю – она у меня в голове. Рот у ведьмы все еще двигается, а Даниил пялится в пол, но вдруг вскидывается и затыкает ее воплем до того громким, что я слышу его даже зажатыми ушами.