Молодой человек резко рассмеялся:

— Дерьмо! Ты здесь поживи немного, — если учуешь, где пахнет розами, позови меня, я тоже понюхаю.

— Но здесь должна быть работа, — гнул свое Том. — Сколько здесь всего — фруктовые сады, виноградники, огороды! Здесь люди нужны. Я же видел, сколько здесь всего растет.

В палатке рядом с машиной заплакал ребенок. Молодой человек прошел туда, и за брезентовой стенкой послышался его тихий голос. Том взял коловорот и стал притирать клапан, водя рукой по пол-оборота в обе стороны. Ребенок утих. Молодой человек вышел из палатки и остановился, глядя на Тома.

— Ничего, справляешься, — сказал он. — Хорошо, когда руки умелые. Это тебе пригодится.

— Ну, а как же все-таки? — снова начал Том. — Я ведь видел, сколько здесь всякого добра растет.

Молодой человек присел на корточки.

— Слушай, — сказал он. — Я работал в одном саду. Громадный — конца-краю не видно. Собирали персики. Круглый год его обслуживают девять человек. — Он выразительно помолчал. — А когда персики поспевают, туда требуется на две недели три тысячи человек. Не найдут столько — все погниет. Так что они делают? Рассылают эти листки во все концы. Требуется три, а приходит шесть тысяч. Воля хозяйская — сколько им вздумается, столько и платят. А не хочешь работать за такую плату, пожалуйста — на твое место зарится тысяча человек. Ну, ты рвешь, рвешь эти персики, и наконец — все, больше не осталось. А ничего другого в тех местах нет. Одни персики, и поспевают все в одно время. Если уж снято, так все до последнего. Больше в этих местах делать нечего. И хозяева теперь не хотят, чтобы ты там торчал. А таких, как ты, три тысячи. Работа кончена. Кто тебя знает — может, ты вор, или пьяница, или скандалист. А кроме того, и вид у тебя не бог весть какой — живешь в старой палатке; местность красивая, а ты смердишь тут. Нечего тебе здесь делать. Ну и гонят в три шеи — поезжай дальше. Вот так-то.

Том посмотрел на свою палатку и увидел, что мать, двигаясь тяжело и медленно от усталости, разжигает небольшой костер из всякого хлама и ставит на огонь котелок. Дети подступили еще ближе, и спокойные, широко открытые детские глаза следили за руками матери. Дряхлый, сгорбленный старик выполз из палатки, точно барсук, и заковылял к ним, втягивая на ходу воздух ноздрями. Он заложил руки за спину и стал рядом с детьми, наблюдая за матерью. Руфь и Уинфилд стояли к ней вплотную и воинственно поглядывали на чужаков.

Том сказал злобно:

— Эти персики надо снимать сразу? Как только поспеют?

— Конечно.

— А что, если всем сговориться и заявить: «Пусть гниют». Небось живо плату повысят!

Молодой человек поднял голову и взглянул на Тома — взглянул насмешливо.

— Нечего сказать, придумал. Своим умом до этого дошел?

— Я устал, — ответил Том. — Всю ночь сидел за рулем. Я сейчас из-за любого пустяка могу сцепиться. Устал как собака. Ты уж меня не задирай. Ответь, когда спрашивают.

Молодой человек усмехнулся.

— Да нет, это я просто так. Ты здесь недавно. А те, кто тут поработал, они уже понимают, что к чему. И те, у кого сады, те тоже понимают. Вот слушай: если сговариваться и действовать заодно, нужен вожак — без вожака не обойдешься: ведь говорить кому-то надо. А стоит только ему открыть рот, его сейчас же схватят и посадят в тюрьму. Появится другой, и его туда же.

Том сказал:

— Что ж, в тюрьме, по крайней мере, кормят.

— Тебя кормят, а твоих детей — нет. Хорошо получится? Ты сидишь в тюрьме, а твои дети умирают с голоду.

— Н-да, — протянул Том. — Н-да.

— Это еще не все. Про черные списки слыхал?

— Это еще что такое?

— А вот попробуй только заикнись насчет того, чтоб действовать заодно, тогда живо узнаешь. С тебя сделают снимок и разошлют его во все концы. Тогда уж работы нигде не достанешь. А если у тебя ребята…

Том снял кепку и скрутил ее жгутом.

— Значит, что подвернулось, то и бери или подыхай с голоду; а если посмеешь пикнуть — тоже подыхай с голоду! Так?

Молодой человек широко повел рукой, показывая на рваные палатки и дряхлые машины.

Том снова посмотрел на мать, чистившую теперь картошку. Дети подступили к ней еще ближе. Он сказал:

— Нет, я так не согласен. Мы, черт возьми, не овцы. Я вот возьму да сверну кому-нибудь шею.

— Полисмену?

— Да кому придется.

— Рехнулся, голубчик, — сказал молодой человек. — С тобой живо разделаются. Ты человек безвестный, собственности у тебя никакой нет. Найдут где-нибудь в канаве, когда у тебя уж кровь на лице запечется. А в газете будет всего одна строчка — знаешь, какая? «Обнаружен труп бродяги». Вот и все. В газетах таких заметок сколько угодно, сам увидишь. «Обнаружен труп бродяги».

Том сказал:

— Около этого бродяги еще один труп обнаружат.

— Рехнулся, голубчик, — повторил молодой человек. — Что ты этим докажешь?

— Ну, а ты как поступаешь? — Том посмотрел на измазанное тавотом лицо молодого человека, посмотрел ему в глаза, вдруг словно подернувшиеся пленкой.

— Никак. Вы издалека?

— Мы? Из Саллисо, Оклахома.

— Недавно приехали?

— Только сегодня.

— И долго думаете здесь оставаться?

— Не знаю. Где найдем работу, там и останемся. А что?

— Ничего. — И глаза его снова подернуло пленкой.

— Пойду посплю, — сказал Том. — Завтра с утра выедем искать работу.

— Что ж, попробуйте.

Том повернулся и пошел к своей палатке.

Молодой человек взял банку наждачной смеси для притирки и запустил туда пальцы.

— Эй! — крикнул он.

Том оглянулся.

— Ну?

— Слушай, что я скажу. — Он поманил его пальцем, на котором сидела нашлепка мази. — Слушай… Ты не нарывайся. Помнишь того — очумелого?

— Из этой лачуги?

— Да. Дурной такой, будто ничего не понимает.

— Ну и что?

— Когда сюда пожалуют полисмены, — а они то и дело к нам наведываются, — ты тоже таким прикинься. Ничего ты не знаешь, ничего не понимаешь. Полисмены только к таким и благоволят. А затевать с ними драку и не думай. Это все равно что руки на себя наложить. Прикидывайся, будто совсем очумел от страха.

— Значит, пусть полисмен что хочет делает, а ты молчи?

— Да нет, слушай. Я к тебе загляну вечерком. Может, не следует мне этого делать. Тут куда ни плюнь — везде шпики. Я иду на риск, а у меня ребенок. Но все равно, я к тебе загляну. А если увидишь полисмена, прикинься дурачком. Этаким Оки, понял?