к женщинам и «ревности» к мужчинам, как это было на самом деле. В воспоминаниях современников молодой офицер Пржевальский остался: красив, высокого роста, у него была прекрасная фигура, на окружающих он производил приятное впечатление. Неудивительно, что многие столичные дамы были в него попросту влюблены. А матери сельских девиц даже приходили в его дом со сватовством[377].

Но Николай Михайлович избегал общения с женщинами, – характер был такой. Не любя пересуды о достоинствах и недостатках, как знакомых, так и общественных деятелей, он говорил, что женщины исключительно занимаются этим. Называя их с юмором вообще фантазёрками и судашницами, он мало ценил их суждения, относился к ним с недоверием и избегал их общества, часто назойливого и для него крайне неприятного.

Когда родные говорили ему, что под старость он почувствует своё одиночество и некому будет за ним ходить, Николай Михайлович всегда отвечал отказом[378]. Ещё в молодости обыкновенно он говорил, что его профессия не позволяет ему жениться, он уйдёт в экспедицию, а жена будет плакать, а брать с собой ее он не может: «Когда кончу последнюю экспедицию – буду жить в деревне, охотиться, ловить рыбу и разрабатывать мои коллекции. Со мною будут жить мои старые солдаты, которые мне преданы, не менее чем могла бы законная жена», говорил он[379].

В доме-музее Н. М. Пржевальского есть несколько фотографий женщин, которые были небезразличны Николаю Михайловичу. Из фотографий, которые хранились у Пржевальского, интересен портрет Таси Богдановой (Нуромской), внучки Олонежского Губернатора. Чернобровая, стройная, высокая, с чёткими крупными чертами лица, с густыми волосами, уложенными в строгую причёску.

Тася училась в Смоленской Мариинской женской гимназии. Дочь мирового судьи познакомилась с Пржевальским при посещении им семьи Богдановых. Николай Михайлович был старше её, (примерно лет на 18–20), но они подружились. Николай Михайлович увлёкся девушкой, стал посещать имение её родителей.

По семейному преданию, в последнюю встречу с Николаем Михайловичем, перед его отъездом в экспедицию, Тася отрезала свою косу и подарила ему на прощанье. Она объявила сёстрам, что коса её будет путешествовать с Николаем Михайловичем до их свадьбы… Но свадьба не состоялась. Пока Пржевальский был в экспедиции, Тася, к великому сожалению, умерла. Умерла неожиданно, от солнечного удара во время купания… К сожалению, у автора нет фото самой Таисьи Ильиничны, но он нашёл фото её сестры Раисы Ильиничны. Думаю, что сестра несколько похожа на свою близкую родственницу, и можно представить в некотором приближении облик невесты Николая Михайловича (см. фото). Загадкой остаётся и другая фотография в музее Смоленска, в альбоме Н. М. Пржевальского – молодая, нарядно одетая, пышноволосая женщина с цветами. И стихотворные строчки на обороте фотографии:

Взгляни на мой портрет —

Ведь нравлюсь я тебе?

Ах, не ходи в Тибет!

В тиши живи себе

С подругой молодой!

Богатство и любовь

я принесу с собой![380]

Раиса, сестра Таисьи Богдановой

Находясь в командировке в Николаевске-на-Амуре, Пржевальский бывает в семействе русского штурмана-моряка, в то время ещё подполковника В. М. Бабкина, воспитывающего девушку сироту лет двенадцати, Попову. Когда Николаю Михайловичу предложили с нею позаниматься географией, вместо занятий он подарил ей свой учебник географии с шутливой надписью: «Долби, пока не выдолбишь».

Впоследствии Попова получила в Цюрихе диплом доктора медицины, и в одном из приездов Николая Михайловича в Петербург в ответ на подаренную им географию поднесла ему докторскую диссертацию[381].

Откуда же лондонский публицист Д. Рэйфилд черпал все интимно-негативные сведения о великих, и кто является их родоначальником? Чтобы найти первоисточники пришлось опять пройти «путь в обратном направлении», как в математике, – решая задачу, двигаться от ответа к условиям решения.

То, что негативный вброс по отношению к Н. М. Пржевальскому был сделан умышленно, становится ясно, как, только, проделав обратный путь от Д. Рейфилда, в поисках источника данной информации встречаешься с фамилией бывшего советского, ныне российского профессора-археолога Л. С. Клейна[382], который уже не первый год, вопреки здравому смыслу, громко трубил о подобных вещах в отношении многих выдающихся личностей. Делает он это в основном, совершенно бездоказательно, будто у каждого из них «стоял у замочной скважины», а затем описал свои нетрадиционно-сексуальные переживания в литературе. Может анализ его раскопок мог пролить на свет подобные факты из жизни людей, и мы не в курсе сих продвинутых технологий? В итоге своей деятельности относительно Н. М. Пржевальского учёный-археолог Клейн положил всю свою энергию не на поиск истинных фактов о генерале – путешественнике, о его родословной генеалогической ветви, а на строительство и укрепление абсолютно лживой индивидуальной конструкции, которой изначально нет места в любой истории, и распространении её в массы. И многое, как ему казалось, он в этом преуспел – прочитайте его пафосную автобиографию, где он заявлял, что интимная жизнь гражданина вообще не касается ни государства, ни обществ.

Второй «обвинитель», претендующий на пейраму (истину, основанную на опытах – прим. авт.), писатель из США – Семён Карлинский[383], который был открытым геем и состоял в браке с мужчиной, прожив с ним 35 лет до самой своей смерти, принимал участие в ЛГБТ движении.

В интервью «Радио Свобода» Карлинский признался, что долгие годы был одним из немногих американских профессоров – открытых геев и писал для гей-журналов. Во время службы в Армии США был арестован и помещён в психиатрическое отделение американского госпиталя.

В итоге: Семён Карлинский – Лев Клейн-Дональд Рэйфилд стремятся… уложить весь научный и духовный путь Н. М. Пржевальского в «схемы аномально складывающейся в их голове эротики». Посему они и предприняли эскалацию сексопатологического разоблачительства. Можно предположить, что С. Карлинский и Д. Рэйфилд проводят анализ текстов Н. М. Пржевальского как «разгадывание сложной символической шарады на сексуальные темы», и орудием им служит методически применяемая низкопробная маниакальность. Как объясняют подобные действия специалисты по психологии, – это один из путей и способов «компенсировать неудачу своих неестественных поползновений».

То есть, касаемо лично Клейна, он по своему собственному мнению «неприкасаемый», а вот над памятью великого учёного Пржевальского после его смерти через 175 с лишним лет можно и поиздеваться. Хотелось бы обратиться к Лондонскому публицисту Д. Рэйфилду словами его соратника Льва Клейна: «Доказательства на стол!»

Мифы о происхождении Н. М. Пржевальского. Кто и для чего их создаёт?

Сколько слухов наши уши поражает,

Сколько сплетен разъедает, словно моль!