Но как они могли его травить? Я позвал графа Монтолона, который был у нас управителем дома, сообщил ему слова Государя, и мы обсудили положение. Монтолон сказал, что император уже не раз ему говорил об отравлении, но этого быть не может. Мы едим одну еду, император все время на глазах… Однако Монтолон согласился: что-то происходит, Государь наш все меньше играет в болезнь и все больше болеет.

Обсудив все варианты, мы оба пришли к единому выводу: это могло быть только вино! Он пьет свое вино, не доверяя англичанам. И пьет его – один. Ему привозили вино специально из Алжира. А ключ от винного погреба находился… у Киприани!

Проклятье! Опять Киприани! Конечно, мы вспомнили рассказ Гурго о лжешпионе… И я сказал: «А если он… обманывает императора?!»

С этой минуты мы не спускали глаз с проклятого корсиканца. Перед тем как он спускался в погреб, мы с Монтолоном прятались там за бочками и наваленной конской сбруей… И вот однажды корабль привез для императора его вино из Алжира. Мы, как всегда, заняли свой наблюдательный пункт.

В погребе появился Киприани… И мы увидели, как он неторопливо открывает бутылку за бутылкой только что привезенного алжирского вина и… что-то туда подливает! Я первым выскочил из укрытия. Но Киприани, увидев меня, совсем не смутился, а как-то зло спросил, что я тут делаю.

Вышедший из укрытия следом за мной граф сурово спросил его о том же. Киприани засмеялся и ответил: «Доливаю воду в вино по приказанию императора».

Монтолон тотчас поднялся наверх и все рассказал императору. «Совершенно верно, – сказал Государь, – я велел ему сделать это».

И тогда мы решились… Мы тайно перелили вино из бутылок императора в общие и начали потчевать им Киприани. Корсиканец, в отличие от императора, обожал выпить. И пил вино бокалами…

Маршан остановился и усмехнулся.

– И что же? – не выдержал я.

– Не догадались? Он вскоре умер!.. Через месяц после его смерти остров покидала Альбина Монтолон, и мы тогда получили окончательное подтверждение. Император был с ней очень сух и даже не пошел проводить. Он сказался больным и наблюдал через ставни, как она и ее дети садятся в экипаж. В последнее время он делил ее с молодым английским офицером Бэзилом Джексоном – об этом при мне императору сообщил Киприани. И император тогда сказал: «Она мне больше не нужна… интриганка, ссорившая меня со всеми и отдающая сердце только за выгоду…» Но все равно перед отъездом передал ей весьма кругленькую сумму… А ее муж, граф Монтолон, как вы знаете, остался… К чему я это рассказываю? Уже садясь в экипаж, Альбина вспомнила, что забыла отдать книгу, которую взяла почитать… На титульном листе было написано имя ее владельца – Киприани! Это была книга… о знаменитой отравительнице, маркизе Мадлен де Бренвийе, которая постепенно, малыми дозами мышьяка убила отца и обоих братьев, чтобы завладеть их состоянием. На страницах, где цитировались допросы маркизы и шла речь о дозах мышьяка, были многочисленные пометки Киприани. В книге были подробности, заставившие меня вздрогнуть. Рвота, головные боли, сильный озноб – все, что император испытывал в последние дни. Это и были симптомы отравления мышьяком!

Киприани умер, но дело, видимо, было сделано. Англичане купили мерзавца! Чтобы у потомков не было сомнений в преступлении, я начал вести дневник болезни императора. Он оказался дневником смерти Государя…

Маршан вынул из портфеля тетрадь.

– Я попытаюсь напечатать его в своих воспоминаниях. Но если они не выйдут, я уступлю дневник вам…

И он начал читать последние страницы.

Когда он читал, мои ощущения были ужасны. Я все видел… я опять видел императора!

Вчера Маршан передал мне свой дневник. Привожу полностью те самые последние страницы (я вновь перечитал их в его присутствии) и наш разговор.

«30 января 1821 года. Кашель, почти прозрачные потухшие глаза, постоянная жажда, боли в желудке. Это симптомы отравления мышьяком.

3 февраля. Император в плачевном состоянии.

4 февраля. Состояние не изменилось – глубокая печаль…

26 февраля. Он окончательно слег. Сухой кашель, рвота, жжение в кишечнике…

17 марта. Английский врач Антомарки конечно же заявляет: «Болезнь, которой страдает генерал Бонапарт, вызвана особенностями климата (!) и симптомы ее крайне опасны!» Почему-то ни у кого из нас климат болезнь не вызвал! А у императора – вызвал! Но попробовал бы этот врач сказать что-то другое!..

20 марта. Антомарки все время дает ему рвотное и ставит клизмы. Вчера император жаловался: «Когда приступ – мне кажется, что в животе у меня режут бритвой».

23 марта. Обострение лихорадки. Ледяной холод в брюшной полости.

30 марта. Губернатор потребовал показать ему императора. Англичане его не видели целых 12 дней – он не выходит на улицу. Чтобы не было скандала, я пошел на обычный компромисс – после клизмы мы посадили императора у окна, и я немного приоткрыл ставни. И губернатор увидел императора, который, опираясь на доктора, возвращался в свою комнату, и услышал его голос, когда он ложился в постель.

15 апреля. Простыни в рвоте и… чернилах – император продолжает работать. Просит Бертрана читать ему вслух любимые «Записки о Галльской войне» и сегодня продиктовал дополнение к главе о военных походах Цезаря… Врачу Антомарки при осмотре приходится терпеть все, что терпел О’Мира – слушать, как император клянет англичан и сулит им ужасную революцию. «Ваши олигархи все одинаковы – наглые, пока командуют, трусливые, когда опасность!.. Это они убили меня!»

21 апреля. Император зовет аббата Виньялли. Они долго говорили о Боге. «Я родился католиком, исповедую католическую религию и хочу воспользоваться обязанностями, которые она предписывает, и благодеяниями, которые она предоставляет». Дал аббату указания относительно своего отпевания: «Вы должны строго выполнить то, что положено, пока я не буду предан земле». Аббат оставил ему Библию, которую император теперь читает каждый день. После ухода аббата он сказал доктору Антомарки: «Можно ли сомневаться в существовании Господа, если все вокруг нас это доказывает? Недаром величайшие умы были убеждены в этой истине».

22 апреля. Утром император завершил свое завещание, где прямо написал: «Я умираю преждевременно от руки английской олигархии и нанятого ею убийцы… Я умираю в лоне Римской апостольской церкви. Я завещаю моему сыну свою славу, свое имя и своих друзей. Ничего более ему не потребуется для получения трона. Я рекомендую моему сыну никогда не забывать, что он рожден принцем Франции и никогда не соглашался служить инструментом в руках триумвиров, угнетающих ныне Европу. Он должен воспринять мой девиз «Всё ради народа Франции». Мой сын не должен помышлять о мести за мою смерть. Пусть он будет человеком своего времени. Пусть властвует в мире со всеми народами и помнит: если он захочет продолжить мои войны, то будет попросту обезьяной… Пусть читает и чаще размышляет над историей – это единственная подлинная философия… Но все, чему он научится, не поможет, если в его сердце не будет гореть священный огонь добра…»