— И у нашей семьи начались проблемы, — продолжила Ира. — Сначала мелкие и незначительные, но они становились крупнее и крупнее. Род стал терять влияние и средства.

— Потом умерла мама, — тихо заметила Света. — А за ней ушёл и отец.

— И если бы не помощь дяди Ивана, маминого брата, назначенные нам опекуны давно растащили бы всё имущество Осининых, так же, как имущество Завидичей, — дополнила Ира.

— М-м, а при чём здесь… — начал было я, но Света меня оборвала.

— Спустя восемь лет после заключения брака, Мирон ненадолго появился в Новгороде. Без жены, но с маленькой дочкой. Дядька Иван рассказывал. Так вот, Мирон появился… и исчез. Чтобы вернуться спустя ещё десять лет, но уже не только с дочерью, как оказалось, последние несколько лет учившейся в Новгороде инкогнито, но и с подопечным, который никак не может быть его сыном, но носит ту же фамилию.

— И всё-таки, я не очень понимаю… — и вновь мне не удалось договорить.

— Супругу Мирона похитили и продали в рабство, — резко проговорила Ирина. — К тому моменту, когда Завидич с Несдиничем сумели отыскать её следы, наша тётя уже была мертва.

— А… что опекун?

— Как рассказывал дядька Иван, Мирон нарушил приказ начальства и, вместе с друзьями поднял весь полк в ружьё, — сверкнула глазами Света. — Против полутора тысяч штурмовиков поддержанных линкором "Слава", Кипр ничего не смог сделать. Линкор уничтожил всё, что было способно летать или плавать, а штурмовики поочерёдно зачистили все три работорговых "города", Акротири, Декелию и Темблос. Там, говорят, до сих пор никто не селится.

— Вот только вернуть тётю эта бойня не помогла, — закончила Ирина.

— Однако… — протянул я. Вот и открылась причина, по которой Хельга так яростно ненавидит работорговцев. Но Осинины правы, подобные происшествия не бывают спонтанными. Ну, пусть даже "Левиафан" действительно попал в силовой шторм, а не столкнулся в воздухе с каким-нибудь "китом", но всё остальное… кажется, кто-то решил воспользоваться удачной ситуацией и уничтожить, как выразились сёстры Осинины, самую старую и мощную партию в Большой Палате. Да и происходящее с семьёй Завидичей, сейчас, в свете сказанного, приобретает совсем другой вид. Политика! Я аж скривился. Ненавижу политику и интриги. Вздохнув, задавил гнев и… замер.

— Девушки, милые, красивые, а скажите мне, пожалуйста… — тихо начал я. — Ведь Долгих тоже из младших Поясов, а значит, они тоже ходят под кем-то из старых фамилий. Так?

— Нет. Раньше так и было, но с тех пор, как Несдиничи затворились в своих поместьях и отошли от политики, у Долгих нет покровителя в Новгороде, — кивнула Ира.

Твою ж дивизию с притопом да прихлопом… через три клюза вперехлёст!

А вот об этом в документах Гюрятиничей не было ни слова. Я в тихом шоке. Как можно было пропустить такую информацию?! Сочли, что она не важна или устарела? Ха, этот номер мог бы пройти с кем-то другим, но я-то помню, что такое договора, заключаемые между родами. Пусть это память о той жизни, но не думаю, что в плане отношений между боярскими родами, здешние традиции настолько отличаются, что нельзя провести параллели.

Нехорошо. Совсем нехорошо. Мне казалось, что Гюрятиничи, как лица заинтересованные в нашей семье, будут более открыты.

Впрочем, вполне возможно, что я просто сейчас сам себя накручиваю. В конце концов, чего я хотел? Чтобы мне выложили всю информацию от и до? Так не дорос ещё. Да и документы подготовленные Гюрятиничами были отданы мне не для того, чтобы потешить любопытство, а с целью передачи сведений дядьке Мирону. Он-то в курсе всей этой кухни и, наверняка, увидит откуда в этом деле ноги растут. Но сама картинка, конечно… м-да!

И чего я, дурак, раньше не поговорил об этих родовых заморочках с опекуном? Хотя… будь я на его месте, и сам бы не захотел вспоминать такую историю. И Хельгу я не расспрашивал о её матери, решив, что это личное. Выходит, зря? Или, нет? Чёрт! Как ни поверни, в любом случае оказываюсь в неудобном положении. Дурак, что не расспросил, и дурак, что не интересовался прошлым своего опекуна и названной сестры. Зная то, что я знаю сейчас, может быть и по-другому отнёсся к происходящему. А… к дьяволу всё!

Но с дядькой Мироном нужно переговорить, закрыть пробелы, так сказать. Хм… может быть, отправиться прямо сейчас, пока ещё госпиталь открыт для посещений?

Я глянул на часы, вспомнил об Алёне, которую обещал встретить после работы… и отказался от идеи немедленно мчаться к опекуну. Сначала нужно успокоиться, да и слово держать надо. Вот, прогуляюсь с Алёной, приведу мысли и чувства в порядок, а там видно будет. В конце концов, ничего сверхсрочного здесь нет. Папки с данными давно уже переданы мною дядьке Мирону, так что он в курсе дела, а расспросить его я могу и завтра. Решено.

На то, чтобы исправить настроение загрустивших сестёр Осининых, времени ушло не так много. Всё же, обе девушки, несмотря на различие их характеров, отличаются редкой жизнерадостностью и долго хандрить попросту не умеют, по-моему. Так что, через полчаса я покинул их общество и, в очередной раз воспользовавшись выходом в сад соседнего владения, принадлежащего семье вассалов Осининых, незамеченным выбрался на улицу.

Вернувшись в кондитерскую, я повинился перед Алёной за долгое отсутствие, был великодушно ею прощён… и отправлен за столик рядом со стойкой, чтоб не отвлекал от работы и в то же время находился под присмотром. Я упьюсь сегодня чаем. Хотя-а… из этих рук я готов принять хоть яд.

Очевидно, в связи с подступающей всё ближе осенью, жители окрестных домов старались проводить побольше времени в прогулках, ничем иным такой наплыв посетителей кондитерской в этот вечер, я объяснить не могу. В результате, закрыть лавку Алёне удалось только в десятом часу вечера, когда на улице уже начало темнеть. И то, с большим трудом. Одну парочку, залипшую за угловым столиком и, кажется, совершенно потерявшуюся в какой-то своей розовой вселенной, пришлось дважды уведомлять о закрытии заведения, пока те не вернулись в реальность и, тяжело вздохнув, покинули кондитерскую, оставив нас с Алёной наедине.

А через час, мы выбрались на улицу и, оседлав наши велосипеды, медленно покатили по тускло освещённым улицам Новгорода.

Добравшись до дома, Алёна закатила своего двухколёсного "коня" в небольшую сараюшку на заднем дворе, а я остался у крыльца. Прислонился к стене дома и бездумно смотрел в перемигивающееся звёздами тёмное небо.

Рядом прошуршало платье и горячие губы прижались к моим губам.

— Извини, домой не приглашаю, — тихо прошептала девушка, разорвав поцелуй и, повозившись в кольце моих рук, добавила с ноткой вины. — Батюшка завтра уходит в рейс, дома дым коромыслом.

— Понимаю, — улыбнулся я. — Рундук один, весь дом в него не запихнёшь, но попытаться стоит, да?

— Точно, — хихикнула Алёнка. Я было отлип от стены, но почувствовав движение, девушка ещё крепче вцепилась в меня.